Анна Сохрина — Фрау Кац и фрау Фогель
Анна Сохрина
Фрау Кац и фрау Фогель
По пятницам фрау Кац ходила мыть полы в особняке фрау Фогель.
Еще пять лет назад в Питере фрау Кац звалась Кларой Львовной и была начальницей отдела снабжения одного строительного треста. Сидела в большой комнате с лепными потолками, учреждение размещалось в старинном петербургском особняке, «с тремя телефонными трубками на голове одновременно», как выражалась ее секретарша Ирочка. И ором, ласковым убедительным шепотом, начальственной интонаций с нотками металла, просьбами и угрозами выбивала столь необходимые тресту кирпичи и цемент. Объекты строились постоянно и поставки должны были идти сплошным потоком без простоя. День был спрессован до отказа. Вечером слипались глаза.
— Oленька, что в институте? — спрашивала она дочь.
— Сеня, у тебя все в порядке? — привычно окликала мужа.
И, не дослушав ответа, засыпала.
Но тут грянули годы перестройки.. В управлении подули новые ветры. Трест с треском развалился за пару месяцев, словно выстроен был из песка и соломы, как в известной сказке про трех поросят. И Клара из солидной влиятельной дамы враз стала никем.
А муж Сеня напротив «поднялся». Из заводского инженера превратился вдруг «в нового русского», сколотил свое дело, посадил в приемной молодую длинноногую секретаршу, крашенную под блондинку. Стал часто задерживаться допоздна, что-то сбивчиво объясняя, а затем и вовсе не ночевать дома. Дальше больше — через полгода выяснилось, что секретарша беременна и почти на сносях, а Сеня мечтает о сыне.
— Я всю жизнь тебя о сыне молил! Ты меня слышала? — кричал он побелевшей от ужаса Кире. — Да у меня жены никогда не было. Да что тебя кроме твоих кирпичей и цемента волновало?
Словом, 23 года семейной жизни полетели коту под хвост со свистом, словно и не было семьи дома, а так, театральная декорация. Три месяца она пролежала, глядя в потолок, почти без движения. Жизнь проносилась перед глазами кадрами заношенной кинопленки. Институт, молодость, свадьба с Сеней, рождение Оленьки и работа, работа, работа… Искрошилась, рассыпалась, истаяла жизнь бледной тенью на стене — словно и не было ничего. Так — мираж, призрак.
Оленька приходила с очередным кавалером, стояла у постели матери, покачиваясь на высоких каблуках:
— Мам, тебе чего-нибудь надо?
— Ничего дочка…
Зашла как-то секретарша Верочка, притащила полную сумку оранжевых апельсинов. Рассказала, что знакомая докторша организовала специальную группу психотренинга и психологической поддержки.
— «Клуб покинутых жен называется»…— сказала Верочка и помахала в воздухе рукой. — Ой, да там все такие, как ты…
«Клуб покинутых жен» — помещался в старом здании больницы, в ветхом, требующем ремонта, флигельке. Кира зашла, посидела, послушала и осталась. Посетительницами оказались сплошь жены «новых русских», в основном женщины за пятьдесят. И история появления шальных денег и как следствие блондинки-секретарши была до неприличия банальна. Словно кто-то сыграл с ними всеми расписанный по нотам голливудский сюжет, один на всех, без изменений.
Докторша-психотерапевт была симпатичная молодая женщина с ямочками на щеках. Занятие начиналось одинаково:
— Полюбите себя, пожалуйста, строгим голосом говорила доктор. — Не мужа, не детей, не работу… Полюбите, пожалуйста, себя.
Хождения в клуб странным образом помогли, и в жизни начали появляться какие-то краски. Сперва их легкие пастельные оттенки, а затем и яркие, густые тона.
— Полюбите себя пожалуйста, — копируя интонацию докторши уже говорила в телефонную трубку Кира своим замужним подруга, находящимся в состоянии частого уныния. — Никто о тебе не позаботится, если ты сам о себе не позаботишься.
А тут Оленька разругалась со своим очередным кавалером, сходила в немецкое консульство и подала документы на отъезд.
— Начнем, мам, новую жизнь с новыми людьми и новыми планами. Тебе здесь все равно на пенсию не прожить, только в нищете сдохнуть, а наш папочка теперь, сама знаешь, «молодой отец». Его «секретутка» все к рукам прибрала.
Денег и впрямь катастрофически не хватало, змеились трещинами и осыпались потемневшие потолки, ветшала мебель, зимнее пальто, когда-то такое дорогое и модное, всем на зависть — «ах, Кира Львовна, вы все-таки умеете одеваться!» — залоснилось до неприличия, стыдно выйти. Заходя в магазин, считала мелочь — купить лимон к чаю или кулек печенья, его Оленька любит. Но последней точкой, заставившей страстно захотеть уехать, стала сцена в магазине. Кира, купив полкило сосисок, неловко завернула пакет и розовый довесок покатился по полу и лег под батарею. Высокая худая старуха с морщинистым, когда-то красивым лицом в чем-то старом и обтрепанном, с надеждой уставилась на Киру — будет ли нагибаться и подбирать? Кира торопливо достала из пакета связку сосисок, сунула их старухе. А потом весь вечер терзалась ужасом и страхом — не ждет ли ее та же участь. Вглядывалась с пристрастием в черную гладь зеркала — сеть морщинок, седая прядь…
Разрешение на выезд пришло довольно скоро. И началась лихорадка отъезда. Выяснилось, что из вещей продавать почти нечего, кроме маминых серебряных ложек, доставшихся по наследству — за столько лет и не нажили ничего. С трудом наскребли денег на билеты, Оленьке 800 долларов дал отец, расщедрился вдруг напоследок. Даже провожать пришел. Кира посмотрела на него и ничего не отозвалось в сердце, чужой, поседевший и погрузневший человек пришел попрощаться перед дорогой.
В Дюссельдорфском чистеньком и сверкающем аэропорту — вот он запад, с его запахом богатства и благополучия — их встретила Кирина подруга, два года назад эмигрировавшая в Германию.
Был вечер, машина неслась по автобану, мигало, переливаясь, разноцветное марево огней. Сытая, богатая, благополучная и чужая жизнь расстилалась за окнами автомобиля…
А через год Кира пошла мыть полы к фрау Фогель.
— Германия все же поставила меня на колени… Пол мою на коленях, иначе спина болит, — говорила она по телефону своей новой приятельнице, инженерше из Львова. — Зато 15 марок в час.
Жизнь медленно, но все-таки устраивалась, Кира получила отдельную социальную квартиру. Оленька училась в университете и завела себе бой-фройнда студента, черноглазого парня из Марокко, араба.
— Прадедушка-раввин в гробу бы перевернулся, — вздохнув, подумала Кира. — Да что уж теперь, мы и сами в Германии… Время и место все меняет.
Да время и место поменяло многое. На массу вещей Кира Научилась смотреть иными глазами. Первые полгода тосковала ужасно, уносилась в снах каждую ночь в родной Питер, бродила там по набережным, просыпалась в слезах. Потом привыкла, оценила комфорт и удобство западного быта, съездила на недельку в Париж, на три дня в Люксембург. Появились новые знакомые, такие же эмигранты, как она сама. И выяснилось, что жить, пожалуй, можно, и что количество забот и радостей везде примерно одинаково.
Фрау Фогель, хозяйка особняка, ухоженная, аккуратно причесанная женщина под шестьдесят, с поджатыми губами, сперва Кире не понравилась. Провела в дом, показала, что надо вымыть, предупредила, чтобы была осторожна, вытирая пыль — в комнатах много ценных фарфоровых статуэток. И все три часа уборки маячила за Кириной спиной, следила придирчиво, что та делает.
— Интересно, она одна живет в этих хоромах? — подумалось Кире. Прополоскав мокрую тряпку в ведре и тяжело разогнувшись, Кира на мгновенье замерла рассматривая картину на стене.
— Это копия Моне? — произнесла она вопросительно. Фрау Фогель удивленно изогнула бровь:
— Вы разбираетесь в живописи?
— Да, — ответила Кира. — И неплохо. Я люблю живопись, — и продолжила мыть полы.
Через пару дней она пошла с приятельницей, все той же инженершей из Львова, в филармонию. Приехал Ростропович с Лондонским оркестром и в зале то и дело слышалась русская речь. На концерт пришло много нашей эмиграции, тех интеллигентных седеньких старушек, которые имели многолетнюю привычку посещать филармонию в Москве и Питере, а сейчас выстояли трехчасовую очередь, чтобы купить дешевый билет из отложенных со скудного социального пособия денег.
В антракте, прогуливаясь в вестибюле, Кира столкнулась с фрау Фогель. Та замерла ошеломленно, округлив глаза.
— Вы любите музыку? — насмешливо спросила Кира.
А в следующую пятницу, когда Кира уже собиралась одеть свой рабочий халат и приступить к уборке, фрау Фогель встала у дверей и жестом остановила ее.
— Расскажите мне о себе, — предложила она и провела Киру в столовую, где на красиво сервированном подносе дымилось в тонком фарфоре кофе.
Какой там разговор на Кирином немецком! Однако, как ни странно, через пять минут они отлично понимали друг друга. Рассказывала, в основном, фрау Фогель.
— Вот уже пять летя живу одна, а все никак не могу привыкнуть, — подперев щеку, пожаловалась она.
— А муж умер? — посочувствовала Кира.
— Нет, жив-здоров и живет с другой женщиной.
— И у меня муж ушел жить к другой женщине, — созналась Кира. — Но у меня есть дочь.
— А у меня сын, — и фрау Фогель ушла в другую комнату и принесла альбом с фотографиями, со страниц которого меняясь и взрослея смотрело лицо худосочного блондинистого юноши.
— Он сейчас серьезный специалист, у него в Гамбурге своя фирма, — с гордостью сказала фрау Фогель. — Петер очень занят и приезжает ко мне только два раза в году. Что делать, у детей своя жизнь, — покачала головой она.
— У детей своя жизнь, — рефреном откликнулась Кира. И возникла пауза, когда обе женщины вздохнули и посмотрели друг на друга, задумавшись, молча…
— Ну мне пора работать… — произнесла Кира в некоторой растерянности.
— Постойте, у вас же болит спина. Не надо сегодня пылесосить в большой комнате. Я вам дам хорошую мазь, будете натирать ей поясницу и станет лучше. Я знаю, у меня тоже проблемы с позвоночником.
Теперь они каждый раз после уборки пили вместе кофе и их беседы все затягивались и затягивались. Фрау Фогель рассказывала Кире по кусочкам историю своей жизни. По иронии судьбы ее муж тоже, получив продвижение по службе, ушел к секретарше, которая родила.
— Я слишком много работала и была увлечена своей карьерой, и ему, наверное, не хватало моего внимания…— призналась она. — Но когда я поняла это, было уже поздно.
— Смешно, — подумалось Кире, когда она вечером возвращалась домой в плавно покачивающемся трамвае. — Я -«социальщица», «пуцфрау» из России, эмигрантка без гроша за душой, а она холеная немка, хозяйка особняка… И так все одинаково. Такая же брошенная одинокая женщина.
Ныла спина, маняще светились витрины дорогих магазинов на центральной улице, Кира вышла на остановку раньше и решила немного пройтись пешком.
— Странно, как человек быстро ко всему привыкает. Раньше казалось — заграница, шикарные тряпки, чистота, порядок… А одиночество также остро и одинаково везде.
А Фрау Фогель все больше привязывалась к Кире. Ждала с нетерпением на пороге, обнимала радостно, пыталась дарить ей свои вещи из обширного гардероба. А в одну из пятниц заговорщицки поманила ее пальцем и вручила билет на концерт — выступал хор донских казаков.
— Приезжают твой земляки, — торжественно произнесла она. — Они тоже из России. Тебе будет приятно. Мы пойдем вместе.
— Они тоже из России, — с иронией подтвердила Кира — Спасибо.
Но фрау Фрогель ее иронию не поняла.
Казаки пели и плясали на совесть, дробно и слаженно топотали каблуками на сцене, и зал долго аплодировал им стоя.
Немцы вообще, как заметила Кира, всегда бурно реагировали на темперамент и открытое проявление чувств.
— Потому что сами малохольные. — подумала Кира.
После концерта она с фрау Фогель прогуливалась по набережной Рейна. Было тепло и многолюдно. По реке взад и вперед, как стрекозы на пруду, скользили прогулочные пароходики с нарядной публикой, развевались на ветру разноцветные флаги, играла музыка.
— Почему ты работаешь Кира? — спросила фрау Фогель. — Я понимаю, что пособия не хватает…
— Дочь учится, хочу ей помочь, кроме того планирую осенью поехать к сестре в Израиль.
— Ты «юде»? — замедлила шаг фрау Фогель.
— Да, а я думала, вы знаете. — Кира с интересом посмотрела на нее, ожидая реакцию.
Фрау Фогель порывисто пожала ей руку. — 3наешь, мой отец в годы войны спас одну еврейскую женщину. Она ждала ребенка и была дочерью его коллеги. Он прятал ее в подвале нашего дома, а потом помог переправиться в Швейцарию. Он рассказывал нам об этом с гордостью после войны. Мой отец был очень добрым.
— А мой отец погиб где-то под Берлином за месяц до конца войны, и я не знаю где он похоронен.
— О, — взволнованно воскликнула фрау Фогель. — Мы обязательно найдем его могилу!
Прошел месяц, Фрау Фогель сосредоточенно писала куда-то письма и звонила. И настал день, когда она торжественно поманила Киpy вручила ей длинный конверт с затейливым штемпелем:
— Это ответ из архива. Твой отец похоронен под Дрезденом, на воинском кладбище в братской могиле.
Кире даже нехорошо стало, застучала в висках кровь, закружилась голова. Вспомнилась мать, сидящая на кровати незадолго до смерти, сухонькая, седая:
— А папа тебя очень любил. Ножки, ручки целовал тебе маленькой. А где могилка его мы даже и не знаем… А мне уж теперь и не узнать.
Кирин отец ушел на фронт, когда ей было четыре года. А в самом конце войны пришла похоронка, пал смертью храбрых. А где захоронен, советский архив отвечал туманно — на территории Германии… Где они, где эта Германия? Не до того было, после войны жили голодно, бедно.
Фрау Фогель хлопотала рядом. Принесла валериановых капель, усадила Киру в мягкое кресло.
— Мы обязательно туда поедем. Я тебе помогу… Под Дрезденом у моего кузена дом. Вот станет потеплее и поедем.
Вечером Кира первым делом позвонила дочери. Та прореагировала бодро:
— Повезло тебе с немкой, а то знаешь какие стервы попадаются… — и стала рассказывать про хозяйку ночного бара, где подрабатывала со своим фройндом.
— Я же могилу твоего дедушки нашла, — пыталась остановить ее Кира. Черствые они выросли, не родственные какие-то. А кого винить кроме себя?
Поездку под Дрезден решили отложить до лета. Надвигалось другое путешествие, давно задуманное и желанное к двоюродной сестре Сонечке в Израиль. С Сонечкой они росли вместе и когда-то были очень близки.
Сонечкины пылкие объятья в вечернем Тель-авивском аэропорту и жара, в которую окунулась сразу же, сойдя с трапа самолета, и то ощущение радости и тепла сопутствовали ей всю израильскую поездку. Виной ли тому была повсюду слышащаяся русская речь и какая-то домашность этой страны, где ее ждали, возили, расспрашивали и вкусно кормили многочисленные друзья и родственники, но только в Израиле Кирина душа странным образом обогрелась и воспряла, как в лучшие времена. И назад она возвращалась совсем другой Кирой — помолодевшей, загорелой, полной планов и оптимизма.
А в Германии ее ждали новости. Оленька потыкалась ей носом в ключицу, что означало у нее высшую степень привязанности и, набрав в легкие воздуха сказала:
— Мамочка, ты только не волнуйся, но я беременна. Выхожу замуж и мы уезжаем в Марокко. У Ахмета там дом, а у его отца крупная фирма, — выпалила она залпом, словно боясь, что мать прервет ее и не даст договорить до конца.
У Киры даже дыхание остановилось, судорогой свело горло.
— Как же так? Оленька уезжает. А как же она?
— Мамусик! Ну не переживай! Мы будем часто приезжать, вот увидишь… И ты ко мне приедешь, — она виновато заглядывала ей в глаза, как когда-то в детстве маленькой девочкой, провинившись и желая загладить сделанное.
У Киры все поплыло перед глазами.
— Ну, мамочка… Внук у тебя будет или внучка, ты будешь нянчится, мне помогать…
Кира устало опустилась на стул, ноги не держали.
— Где я, а где это Марокко…
— Ну все устроится, вот увидишь… Ты только сперва потерпи.
На следующий день Кира пошла к фрау Фогель. Фрау Фогель сидела у окна в своем любимом кресле и смотрела в сад, где пылали ярким пламенем цветения кусты пиона. И когда она повернула голову Кира увидела опухшие заплаканные глаза.
— Кира! Наконец-то! Я так тебя ждала. — Фрау Фогель почти бежала ей навстречу — Петер женится и уезжает в Америку. У него контракт на пять лет. А я уже не доживу… Я и так его редко вижу, — она закрыла лицо руками.
— А у меня, — проговорила Кира, ахнув и вновь мысленно поразившись странной схожести их судеб, — а у меня Оленька уезжает…
Фрау Фогель порывисто обняла ее и они заплакали, не сговариваясь, вместе.
Так они и просидели весь этот вечер на исходе лета, две одинокие казалось бы совешенно чужие друг другу женщины — одна, хозяйка особняка, богатая ухоженная немка, другая ее «пуцфрау», бывшая инженерша, еврейка из России, случайная щепка, занесенная в страну шальным ветром перемен.
— Ну, ничего, мы проживем… — фрау Фогель все поглаживала Киру по руке. — Теперь не страшно, теперь у меня есть ты…
Желающие заказать новую книгу Анны Сохриной могут написать по электронному адресу sokhrina@mail.ru
—
Ну, а раз мы с вами ознакомились с замечательным рассказом о европейских женщинах, то можем знать, для общего сведения — в Германии женщины серьезно относятся к своему внешнему виду. И по части ухода за волосами им в этом помогает Valera Swiss — техника для красоты. Швейцария. И совсем не только потому, что Valera Swiss находится в соседней Швейцарии, но потому, что давно известно качество всей швейцарской техники, в том числе и техники для красоты Valera.
