Этнографические записки в Израиле. Часть 1 (Александр Этерман)
Этнографические записки в Израиле. Часть 1
Более или менее комплексное социологическое исследование русскоязычного населения Израиля является неудобной и объемной задачей, прежде всего по методологическим причинам. Как и во многих других случаях, справедливо претендующих на особость, отличность, в частности, от иных израильских исследовании, на первый план здесь с необходимостью выходят структурные проблемы. Необходимо с самого начала определить как предмет исследования, так и наиболее подходящую его модель, выяснить, на какие типологические закономерности можно опереться. Попытка немедленного количественного (заведомо сравнительного) анализа может оказаться кавалерийской атакой на укрепленную крепость. Она очень часто не только не имеет смысла, но и может навредить делу.
Несколько классических замечаний о предмете и методе. К.Леви-Строс, как и следует ожидать от представителя французской социологической школы, полагал, что социология в точной аналогии с еще не существующей теорией единого поля, которая, как предполагается, когда-нибудь заменит физику, должна объединить «все общественные науки». Он писал, в частности:
«В этой работе мы не будем касаться самого термина «социология», поскольку он в этом веке не объединил еще все общественные науки, о чем писали Дюркгейм и Симиан. Если рассматривать ее в том понимании, которое принято в ряде европейских стран, включая Францию, то эта наука, занимающаяся изучением основных принципов социальной жизни и тех идей, которых люди придерживались и придерживаются по вопросам социальной жизни, сводится к социальной философии и не имеет отношения к нашей работе. Если же в ней видеть, как это имеет место в англосаксонских странах, совокупность позитивных исследований, посвященных организации и деятельности обществ наиболее сложного типа, то социология становится особой этнографической дисциплиной. Однако именно из-за сложности ее предмета она не может претендовать на столь же точные и богатые результаты, какими располагает этнография и изучение которых, таким образом, представляет, с точки зрения методологии, гораздо более общее значение.
Остается дать определение самой этнографии и этнологии. Мы установим между ними очень общее и условное, хотя и вполне достаточное для начала исследования, различие, утверждая, что этнография занимается наблюдением и анализом человеческих групп с учетом их особенностей (часто эти группы выбираются среди тех, которые наиболее отличаются от нашей, по теоретическим и практическим особенностям не имеющим ни малейшего отношения к сущности исследования) и стремится к наиболее верному воспроизведению жизни каждой из этих групп. Этнология же занимается сравнением предоставляемых этнографией описаний (цели этого сравнения будут изложены ниже). При подобном определении этнография приобретает одно и то же значение во всех странах; этнология же соответствует приблизительно тому, что в англосаксонских странах (где этот термин малоупотребителен) понимается как социальная и культурная антропология (социальная антропология занимается по большей части изучением социальных установлений, рассматриваемых как системы представлений, а культурная антропология — исследованием средств, обслуживающих социальную жизнь общества, а в известных случаях также социальных установлений, рассматриваемых как такие средства). Наконец, само собой разумеется, что, если когда-либо удастся обобщить результаты объективного исследования сложных и так называемых первобытных обществ, позволяющие сделать выводы, универсальные с диахронической или синхронической точки зрения, то социология, достигнув тогда своего реального осуществления, автоматически утратит свое первоначальное содержание, отмеченное нами ранее, и займет по праву положение, к которому она всегда стремилась, увенчивая собой результаты социальных исследований. Мы еще не достигли этого».
У меня есть претензии к некоторым деталям этого отрывка (что немудрено, ибо с момента его написания прошло полвека), как и к переводу, ставшему каноническим; однако непреходящая (вернее, переходящая от одной истории к другой) релевантность рассуждения Леви-Строса требует привести его полностью, без купюр. Не имея возможности подробно его комментировать в данном формате, сразу перейду к делу.
Как тонко отметил Леви-Строс, социология, даже в ее англосаксонском определении, адресованном прежде всего интересующим нас позитивным исследованиям, еще не стала единственной синтетической общественной метанаукой. Различные дисциплинарные подходы дают в разных случаях разные по качеству результаты; более того, неудачная методология довольно часто порождает явную чепуху. Рассуждая далее об историческом и этнографическом подходах, вернее, о различии между ними, Леви- Строс предлагает разделить методы общественных наук на четыре части по двум критериям — на диахронические и синхронические исследования, анализирующие а) по преимуществу изменения общественных явлений во времени и б) их множественность, то есть горизонтальную изменчивость в каждый конкретный момент времени, в) посвященные сознательной и г) бессознательной деятельности человека и человеческих коллективов. Леви- Строс подчеркивал, что задачей этнографии, исследующей прежде всего горизонтальный — синхронический — разрез, является раскрытие бессознательных мотивов коллективной активности и коллективных представлений. Этнография ни в коем случае не избегает диахронического анализа, что сближает ее с историей, но использует его по-своему. По мнению Леви-Строса, история,’ дисциплина сущностно диахроническая, не только не игнорирует горизонтальные, синхронические разрезы, то есть, по существу, помощь этнографии, но, наоборот, с годами все более на нее „пишется, но не только и не просто по-своему, а совсем иначе, ибо предметом ее поисков является сознательная активность человека.
Эти определения, вернее, методологические дистинкции, нисколько не устарели, и их полезно иметь в виду, приступая к пешению трудной социологической задачи. Однако, увы, они не исчерпывают даже классификационного разнообразия социологических, исторических и этнографических методов; как мы сейчас увидим, наш «русский» пример превосходно скрашивает скучноватое разделение социологии двумя линиями на четыре методологических сектора. Хуже того, все то, о чем говорит Леви-Строс — это лишь один-единственный, притом довольно благополучный методологический вариант. Иными словами, то, что Леви-Строс, да и другие теоретики говорят обо «всех общественных науках», имеет смысл далеко не всегда, а только применительно к методологически благополучным моделям и ситуациям.
Все эти этнографические изыски не могут заинтересовать тех, у кого в статусах если не приколы, то точно афоризмы о любви. Впрочем, и им было бы полезно знать некоторые сведения, чтобы блеснуть в статусе и какой-нибудь статистической информацией, а не только афоризмами.
В самом деле, как синхронический, так и диахроническии подходы молчаливо предполагают, что выбор одного из них — вопрос предпочтения исследователя и функция его интересов, иными словами, что диахроническое и синхроническое сопоставления успешно сосуществуют, порождая сравнимые и взаимодополняющие результаты. Можно сформулировать это и по-другому, четче- классическое определение социологии как суммы упомянутых выше составляющих подразумевает принятие так называемой эргодической гипотезы, то есть принципа взаимозаменяемости временного и пространственно-статистического измерений1 Она превосходно работает, например, когда речь идет об исследовании игры в кости — многократное подбрасывание одного шестигранника статистически эквивалентно одновременному подбрасыванию множества разных костей. Она не просто подходит для статистического исследования относительно устойчивых коллективов, но, по существу, является критерием адекватное™ такого исследования. Однако в нашем случае — то есть при ис следовании ярко выраженного иммигрантского социума — об эпгодической гипотезе следует забыть. Тогда ситуация не сравнима с ее совсем недавним аналогом, всякое статистическое прошлое уходит безвозвратно — и поэтому математически бесплодно. Неповторимость фазовых состояний по сути антипод эргодичности, а заодно и традиционной социологической методологии. Следовательно, комфортабельное суммирование синхронических наблюдений с диахроническими увы не для нас. Нам предстоит отказаться от обычных удобных статистических методов и разработать другие, куда более громоздкие По существу, нам следует на данном этапе аккуратно задать правильные вопросы, а ответы — подождут.
Впрочем, существует целая область актуальных для нас тем и методов, в полном одиночестве мы не окажемся. Не мы первые сталкиваемся с неэргодической социологией, которую проще и разумнее назвать неэргодической этнографией. Обычно « встречи происходят при весьма печальных обстоятельствах — например, когда речь заходит об исследовании вымирающих социумов, чаще всего первобытных племен; похожие задачи возникают и вне традиционной социологии — при исследовании иных нестабильных популяций, скажем, вымирающих животных или растении, воздействия тех или иных разрушительных факторов на окружающую среду. Наш случай не настолько печален; тем не менее иммигрантские общины также обычно являются сущностное стабильными, нередко (как, видимо, в нашем случае) они обречены на трансформацию и исчезновение в среднесрочной перспективе; все это делает их эволюцию сугубо нелинейной и неэргодичнои. Совершенно аналогично, в естественных науках довольно часто приходится исследовать явления, описываемые уравнениями, не только не имеющими аналитических решений но и обладающими другими «неприятными» свойствами, в частности, порождающими среди прочих решения, не имеющие физического смысла. Мало того, что эти уравнения можно решать лишь приближенно, численно; при этом необходимо тщательно следить за поведением полученных решений, варьировать применяемые численные методы и в сомнительных случаях правильно истолковывать результаты; это далеко не просто. Сходным образом мы должны с самого начала осознать, что не всякое усреднение данных в нашем исследовании имеет физический смысл, более того, естественное в иных случаях «механическое» сравнение взятых в диахронии количественных показателей часто является тривиально ошибочным. Например, сравнение таких данных, как средняя зарплата, средний уровень образования, средняя продолжительность жизни, в разные десятилетия отслеживает в случае обычного устойчивого социума его естественную эволюцию. В нашем случае, когда новое пропорциональное «годовое кольцо» (число молодых людей, окончивших среднюю школу или достигших определенного возраста) не заменяет «кольцо» вышедших на пенсию или умерших членов социума, такая статистика отражает прежде всего не эволюцию социума, не его «тонкое» развитие, а тривиальную структурную деформацию. Следовательно, нам приходится чрезвычайно аккуратно использовать количественную динамику, часто предпочитая ей банальную статику; многие надежно установленные статистические социальные (а то и математические) закономерности, относящиеся к стабильным социумам, в нашем случае не выполняются; можно сказать больше: диахронический метод фактически неприменим к нестабильным социумам, в том числе иммигрантским, — конечно, если только нас не занимает динамика такого социума как вещь в себе.
