Лучшие еврейские анекдоты. Диалог религий. Часть 1

Протестантский священник говорит еврею:
— Хочу рассказать вам прелестную историю: одному еврею захотелось во что бы то ни стало попасть на Небо. Но святой Петр его не впустил. Тогда еврей спрятался за дверью. И, когда Петр отвернулся, еврей проскользнул внутрь… Итак, он оказался на Небе, и избавиться от него не было никакой возможности. Но Петру пришла в голову хитрая мысль: он велел бить за воротами рая в барабан, возвещающий о распродаже. Еврей быстро выбежал за ворота, и Петр запер их за ним.
Еврей:
— Но на этом история не кончается. Из-за присутствия еврей рай был осквернен, его нужно было заново освятить. По всему Небу стали искать священника – и ни одного не нашли!

В гарнизонном городке новый бордель построили как раз напротив женского монастыря. Монахини зорко следят за теми, кто посещает это заведение. Однажды они увидели, что туда вошел протестантский священник.
— Чего еще можно ждать от еретика? Свинья этакая! – возмущаются монахини.
На следующий день туда же прокрадывается раввин.
— Они распяли нашего Христа! – строго говорит одна из монахинь. – И вообще все они нечестивцы, включая их духовного наставника.
На третий день в ту же дверь протискивается католический прелат.
— Наверняка одна из девушек лежит там на смертном одре, – благоговейно произносит одна из монахинь.

Шлойме Файгеншток едет в поезде и ест селедку. Селедочные головы он откладывает в сторонку. Напротив него сидит поляк. Мало-помалу они разговорились, и поляк спрашивает:
— Почему это вы, евреи, такие умные?
— Это потому, что мы едим много рыбы, – отвечает Файгеншток. – Особенно полезны для ума селедочные головы.
Поляк, поразмыслив, просит:
— Продай мне хоть часть твоих селедочных голов!
— Хорошо, – соглашается Файгеншток, – но они стоят по злотому за штуку.
Поляк дает ему пять злотых, через силу проглатывает пять селедочных голов, долго сидит нахмурившись и наконец произносит:
— Ну и подлец же ты! За пять злотых я мог бы на следующей станции купить пять целых селедок.
— Совершенно верно, – подтверждает Шлойме. – Ты же сам видишь: селедочные головы уже начинают действовать!

Это случилось еще в те времена, когда евреи должны были вести религиозные диспуты с католическим духовен­ством. Епископ Майнца потребовал, чтобы франкфуртские евреи прислали кого-нибудь на такой диспут. Все испуга­лись — кроме маленького Морица. И он отправился в Майнц.
Епископ показал ему сжатый кулак с отставленным большим пальцем. Мориц в ответ показал ему тоже сжатый кулак, но с двумя отставленными пальцами. Епископ пока­зал плоскую ладонь, Мориц — сжатый кулак. Епископ рас­сыпал из золотого бокала горошины по полу; Мориц со­брал горошины в бокал и сунул его под пальто.
Епископ ласково похлопал Морица по плечу и отпустил его, а коллегии объяснил:
—  Пожалуй, это правда, что евреи — избранный Богом народ, если у них и дети такие мудрые. Я ему показал: вы верите в одного Бога! А он мне показал: а вы верите в двух — в Отца и Сына. Я ему показал: вы на земле безза­щитны! А он мне: объединившись, мы могучи! Я ему пока­зал: Господь рассеял вас по всей земле! А он мне: но Он со­берет нас воедино под покров Своей милости…
Когда Мориц возвращается домой, все его спрашивают:
— Ну, как там было?
—  Проще простого, — отвечает Мориц. — Он мне пока­зал один палец, я ему — два. Он мне показал: я тебе дам оп­леуху! Тогда я ему показал: а я дам тебе в зубы! Потом он высыпал горошины из золотого бокала. Я горошины со­брал, а бокал сунул под пальто. На улице-то я горошины высыпал, а золотой бокал — вот он!

Ицик лежит в инфекционной больнице. Состояние его все хуже, и его спрашивают, не хочет ли он встретиться с духовником.
— Да, пусть придет епископ.
— Но ведь вы еврей!
—  А что, прикажете звать нашего ребе, когда тут эпи­демия?

На Рош а-Шона, еврейский Новый год, и на Йом Кипур, день самого строгого поста, по древнему обычаю, в синагоге тру­бят в шофар, бараний рог.
В маленьком венгерском местечке кантор в течение двадцати пяти лет выполнял эту почетную обязанность — трубить в шофар. Потом он стал стар и слаб, а поскольку выдувать из шофара громкие звуки совсем не легко, общи­на наняла для этого молодого парня. Старому кантору ста­ло так обидно, что он пошел к судье и подал жалобу на об­щину. Судья (он был гой) вызвал главу общины и упрекнул его:
—  Господин Шварц, как вы могли так обидеть бедного старого кантора? Вы должны как-то возместить ему эту обиду!
Собрался совет общины и принял компромиссное ре­шение: на Рош а-Шона будет трубить сильный молодой па­рень, а на Йом Кипур — старый кантор.
Но тот опять побежал к судье:
—  Ваша честь, так не пойдет. Ведь на Йом Кипур тру­бят один-единственный раз!
— До чего же вы все-таки глупы! — ответил судья. — Уж если шофар опять в ваших руках, трубите себе, сколько хо­тите!

Прекрасное летнее утро. Еврей гуляет в парке, собачка бежит за ним. Тут появляется полицейский и строго го­ворит:
— Возьмите собаку на поводок, иначе заплатите штраф!
Еврей молча идет дальше.
Полицейский начинает злиться:
— Немедленно возьмите собаку на поводок!
Еврей шагает дальше.
Полицейский догоняет его, вытаскивает блокнот, выпи­сывает квитанцию и протягивает еврею:
— Три злотых!
— С чего это я буду платить? Это не моя собака!
— А почему же она бежит за вами?
— Ну и что с того? Вы тоже за мной бежите…

в Венгрии люди говорят так:
Один венгр — это аристократ.
Два венгра — это три политических мнения.
А трех венгров встретить невозможно, потому что один из них наверняка еврей.

Маленький Мориц играет на улице с пасторской доч­кой Эрной. Мимо идет мама Морица и говорит:
—  Ты испачкался, как свинья! Быстро пойди домой и встань под душ!
Маленькая Эрна идет с ним, а поскольку и она вся в грязи, ее тоже раздевают и ставят под душ.
Мориц смотрит на девочку и с удивлением говорит:
— Никогда бы не подумал, что между христианами и ев­реями такая большая разница!

Огромная старая липа затеняет кабинет графа, не про­пуская туда свет, однако фамильная гордость не позволяет срубить дерево, поскольку его своими руками посадил пра­дед графа. Фарбер, правая рука графа, нашел выход:
— Если господин граф прикажет вырезать из ствола де­рева статую Христа и установить ее на том же месте, то это уже не будет грехом.
Совет выполняется. Толпа богомольцев, сняв шапки, присутствует при освящении распятия. Фарбер тоже здесь, но шляпу он не снял, а статуе дружески машет рукой.
— Вы в своем уме? — кричит ему граф.
— А в чем дело? — удивляется Фарбер. — Мы же с ним были знакомы еще тогда, когда он был липой!

Ярмарка в галицийском местечке. Украинский парень ни с того ни с сего наскакивает на еврея и начинает моло­тить его кулаками. Польский помещик отрывает парня от еврея и строго спрашивает:
— Ты что это делаешь?
— Это месть за то, что евреи распяли Христа!
— Но ведь с тех пор прошло две тысячи лет, — говорит помещик.
— Может, и так, — соглашается парень. — Но я-то об этом только сегодня узнал.

На докторском экзамене по юриспруденции Мойше Леви задают вопросы о католическом церковном праве.
—Назовите семь святынь католической церкви, — гово­рит ему профессор.
— Брак… — мямлит Леви после долгой паузы.
Доброжелательный экзаменатор хочет помочь скорбно умолкшему соискателю и задает еще один вопрос:
— Ну а как вступают в католическую церковь?
— С непокрытой головой! — радостно отвечает Леви.

Париж. Леви жалуется на своего конкурента Дрейфуса:
— Это такой подлец! И притом добился все же, что его наградили крестом Почетного легиона. Мало того, к орде­ну он хочет получить еще и розетку!
—А чего вы хотите? — удивляется Дюпон. — Вы, евреи, все такие. Иисус был единственным, кто не хотел получить еще и розетку, хотя крест уже имел.

Польский еврей в лапсердаке, с длинной бородой и пейсами, жалуется своему другу:
— Антисемитизм набирает силу! Вчера я ехал в одном купе с двумя офицерами, так они непрерывно ругали евре­ев!
— Ну, так что же ты сделал?
— Я постарался ничем не выдать, что я еврей.

Благотворительный бал. Лейтенант говорит еврейской девушке:
— Пожалуйста, бокал шампанского, прекрасная Ревекка!
А девушка ему:
—Вы ошибаетесь. Ревекка поила верблюдов водой, а не шампанским.

Хотя святому Иосифу отведено на небесах почетное место, он, скромный плотник, среди множества высокооб­разованных святых чувствовал себя не слишком уютно и поэтому выговорил себе право время от времени спускать­ся в Вену, Париж или Будапешт. Однажды он возвратился с такой прогулки, едва держась на ногах. Святой Петр стро­го сказал ему:
—   Если это повторится, я тебя вообще не впущу об­ратно!
—   Это ты меня не впустишь? — разозлился святой Иосиф. — Еще одно слово, и я заберу своего приемного сы­на из этой конторы — и уж тогда вы все вылетите в трубу!

Визит Папы Римского в Иерусалим. Бургомистр протягивает Его Святейшеству древний пергамент. Ни Папа, ни его высокообразованные спутники никак не мо­гут расшифровать текст и обращаются за помощью к бургомистру.
—  Это до сих пор не оплаченный счет за Тайную вече­рю. Будьте добры оплатить, Ваше Святейшество.

Всемирный конгресс в Ватикане. Одна за другой подъ­езжают дорогие элегантные машины. Грюн говорит Блау:
—   Видишь, что значит эффективно работающее пред­приятие! Начинали-то ведь с одним осликом.

Кон побывал в Риме.
— Ты видел Папу?
— Видел ли я? Да я был к нему приглашен!
— Правда? Ну и что он за человек?
— Папа — человек очень милый. А уж она!

В чем разница между израильтянином и евреем?
Израильтянин — это хороший человек, который дает деньги в долг.
Еврей — это плохой человек, который требует, чтобы долг вернули.

Филосемит — это такой антисемит, который любит ев­реев.

Трое священнослужителей в одном и том же магазине покупают одновременно три машины. Католический свя­щенник приносит сосуд со святой водой и окропляет свою машину, прежде чем сесть за руль. Протестантский пастор, дождавшись воскресенья, подъезжает на машине к откры­той двери церкви, и, когда он благословляет паству, маши­не тоже достается немного из его благословения. Раввин долго думает, потом берет в руки пилу и отрезает кусочек выхлопной трубы.

Раввин и епископ доверительно беседуют друг с дру­гом.
—  Скажите мне, положа руку на сердце, — говорит епи­скоп, — вы когда-нибудь пробовали свинину?
— Да, однажды я это сделал, — признается раввин. — А вы, ваше преосвященство, ответьте мне так же честно — случалось ли вам иметь дело с женщиной?
Епископ краснеет и признается:
— Да, однажды я спал с женщиной.
Долгое молчание. Наконец раввин произносит с ух­мылкой:
— Согласитесь — ваш грех послаще, чем мой! Пастор:

—  Три вещи я не выношу у вас, евреев: ваше беспоря­дочное хождение по синагоге, вашу громкую молитву и ва­ши неряшливые похороны.
Еврей:
—Что касается нашего поведения в синагоге, то мы чув­ствуем себя там, как дома. Что касается громкой молитвы, то наш Бог стар и уже не так хорошо слышит. А что каса­ется похорон, то и мне приятнее смотреть на христианские похороны.

До прихода Гитлера к власти торговля готовым платьем в Германии находилась преимущественно в руках евреев.
Первая мировая война. Солдат с внешностью типично­го северянина спрашивает у рядового из своей роты:
— Вы тоже бар Исроэл (сын Израиля)?
— Как! Разве вы еврей?
— Нет, но у меня есть лавка готового платья.

Антисемит:
— Все зло от евреев.
Еврей:
— Нет, от велосипедистов.
— Почему это — от велосипедистов?
— А почему это — от евреев?

Еврей-торговец недавно женился. Поехав на ярмарку, он взял с собой молодую жену. Какой-то крестьянин про­шептал ему на ухо:
— Не мог найти себе никого покрасивее?
Жена это услышала и сказала мужу:
— Пошли скорее отсюда. Тут одни антисемиты!

В небольших еврейских общинах один и тот же человек мог быть одновременно меламедом (учителем Закона), канто­ром и резником.
Такого трехликого еврея вызвали в суд в качестве сви­детеля. Чтобы его побольнее уколоть, судья постоянно на­зывал его «господин резник». Наконец еврей заметил:
— С моей профессией дело обстоит так: для еврейской общины я кантор, для детей — учитель. А резник я только для скотов.

Маленькая Ильза:
— Мориц, мне не разрешают больше с тобой играть. Ма­ма говорит, что вы, евреи, распяли Иисуса.
— Могу поклясться, что не мы! Наверняка это дело рук наших соседей Конов.

Здание протестантской церкви в небольшом американ­ском городке обветшало, и на его месте собираются пост­роить новое. Сборщики денег не подумавши заходят в лав­ку Гершельмана. Тот смущенно потирает лысину. С одной стороны, сборщики — его покупатели, как он может отка­заться? С другой стороны, как может он, правоверный ев­рей, жертвовать деньги на христианскую церковь? И тут его вдруг осеняет:
— Вам же придется сначала снести старую церковь?
— Конечно.
— Это ведь стоит кучу денег?
— Да, целых триста долларов.
— Вот вам эти три сотни!

В венском городском парке сидят два еврея и сетуют на антисемитизм. Мимо пролетает птичка и роняет что-то на шляпу Ицика.
— Вот видишь, — желчно говорит Ицик, — об этом я те­бе и говорил: поют они только для гоев!

Железнодорожный служащий кричит Леви, который с друзьями хочет влезть в один из вагонов:
— Эй вы! Этот вагон зарезервирован для участников конференции епископов!
Леви возмущается:
— А откуда вы знаете, что мы не епископы?

В ночном поезде на Берлин лейтенант гвардейских гу­саров похваляется:
—  Мои предки жили в Бранденбурге еще до Гогенцоллернов.
— Увы, господин лейтенант, — отвечает ему еврей-сосед, — когда ваши предки еще лазили по деревьям, мои уже имели диабет (диабет считается поздней болезнью цивили­зации).

Еврей сидит в варьете рядом с незнакомым господи­ном. Выступает чтец-декламатор. Еврей поворачивается к соседу и шепчет:
— Явно один из наших!
Потом выходит певица.
— Тоже из наших, — говорит еврей.
На сцене появляется танцор.
— Тоже из наших, — заявляет еврей.
— О Господи Иисусе! — в ужасе стонет сосед.
— Тоже из наших, — подтверждает еврей.

Нееврея пригласили в еврейский дом. Маленький Мо­риц проводит гостя в комнату и видит, что не осталось ни одного свободного стула. Тогда Мориц кричит:
— Тате, встань! Дай гою сесть!

1910 год. В аристократическом клубе составляют спи­сок гостей. Председатель говорит:
— И еще мы пригласим князя Лёвенштайн-Вертхайм-Фройденберга.
— Боже сохрани! — возмущается один из членов клу­ба. — Сразу четырех евреев!

Еврей, советник коммерции, и князь Лёвенштайн- Вертхайм-Фройденберг добиваются права на покупку по­местья. В конце концов получает его князь.
Советник коммерции — своей жене:
— Ну, поместье досталось все же нашим людям, притом в консорциуме!

В вагонном купе Кон втягивает своего соседа, нееврей­ского господина, в разговор:
—  Я только что прочел, что китайцев насчитывается шестьсот миллионов!
— Колоссально! А сколько на свете евреев?
— Примерно двенадцать миллионов.
Господин смотрит на Кона и задумчиво произносит:
— Но китайцы почему-то попадаются довольно редко…

Польский еврей открыл в Нью-Йорке кафе-мороже­ное. У входа он прибил большую вывеску: «Евреям вход воспрещен».
В еврейской общине, конечно, взрыв возмущения. Це­лая делегация направляется к мороженщику и набрасыва­ется на него с упреками. Он терпеливо выслушивает, а по­том сухо спрашивает:
— А вы хоть раз попробовали мое мороженое?

Об одном бедном еврее, жившем на общинные деньги, стало известно, что он тайком принял христианство. Его все позорили, потому что он и после этого продолжал по­лучать денежную помощь от еврейской общины.
На это бедолага, крестившийся только ради церковной премии, ответил так:
—  Евреи перешли вместе с Моисеем целое Красное мо­ре и все равно остались евреями и пришли в Землю обето­ванную. А мне вы устраиваете такой скандал из-за несколь­ких капель воды!

Почему мешумад (крестившийся) живет хорошо, а гер (перешедший из христианства в иудейскую веру), напротив, плохо? Потому что мешумад имеет еврейскую голову и гойскую судьбу, а гер — гойскую голову и еврейскую судьбу.

Время насильственного крещения в Испании минова­ло, исповедовать иудейскую религию уже не опасно. Один приезжий заходит в храм, где находится чудотворная ста­туя Мадонны.
Ризничий объясняет:
—  Если еврей подойдет к этой статуе, она начнет лить слезы.
— Чепуха, — отвечает приезжий. — Вот я — еврей!
Ризничий, осторожно оглядевшись по сторонам:
— Только никому не говорите, но я тоже еврей.

Один австрийский политик, крещеный еврей, заявил как-то:
— В моем лексиконе слова «страх» нет вовсе!
На что другой политик с улыбкой заметил:
— Господин статс-секретарь, поищите-ка в словаре на букву «м» слово «мойре» (на идише «страх»)

Следующая история показывает, как трудно понять чу­жую религию. Когда католические священники подходят к алтарю, они обнажают голову.
Кон размышляет, стоит ли ему креститься.
— А ты сходи в церковь и посмотри сам, — советует ему приятель. — А я подожду тебя в кафе.
Через час Кон приходит в кафе и злобно сопит:
— Не стану я переходить в католичество! Сплошной об­ман! Представь себе: полно народу, впереди на возвышении стоит один большой гой (священник) и один маленький гой (причетник), что-то вроде нашего шамеса. Потом большой гой идет куда-то и прячет свою ермолку (кипу, какую на­божные евреи носят весь день), а сам поднимает большой шум: «Вы не видели мою шапку?» — «Нет, мы не видели твою шапку!» — отвечают ему хором. Большой гой ходит по церкви и ищет свою шапку. Берет в руки толстую кни­гу и сдвигает ее в сторону, но за ней шапки нет. Он откры­вает небольшой ящичек и заглядывает внутрь, но и там нет его шапки. Тогда он опускается на колени и ищет под сто­лом — нет ермолки, и все тут. Наконец маленький гой бе­рет кошель для сбора денег, идет с ним по рядам и собира­ет деньги, чтобы купить на них новую ермолку. А как только деньги собраны — ермолка тут же находится… Ну, и как ты думаешь, хоть кто-нибудь из верующих получил назад свои деньги?

Один миссионер оказывается выкрестом, бывшим рав­вином. Правоверный еврей горько его упрекает, но мисси­онер возражает ему:
—Я не изменил своих убеждений. Раньше, когда я был раввином, я проповедовал, что Мессия придет. Сегодня я проповедую, что Он уже пришел. А сам я с малых лет был уверен, что Он не пришел и не придет.

— Должен рассказать вам смешную историю, которая произошла со мной, — говорит Ицкович. — Вы ведь знаете, что я католик…
— Ха-ха-ха! Уже смешно!


Как скачать?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *