Лучшие еврейские анекдоты. Диалог религий. Часть 2

Русский офицер открывает дверь купе, обнаруживает, что там одни евреи, и говорит с отвращением:
— Я бы дал тысячу рублей за такое местечко, где навер­няка нет ни одного еврея.
— Могу вам подсказать такое местечко, — отвечает ему кто-то из купе. — Христианское кладбище.

Еврей спрашивает у христианского священника:
— Как вы, такой разумный человек, может верить в те­лесное воскресение после смерти?
— Почему тебя это удивляет? — спрашивает священ­ник. — Ведь ты, хасид, тоже веришь, что твой ребе может, например, переплыть через реку на носовом платке.
— Ну, верю, — отвечает еврей. — Но ведь это правда!

На торговле селедками Люблинер потерял последние гроши. Он бредет домой весь в слезах и на пересечении до­рог натыкается на распятие. При виде искаженного болью лица Христа Люблинер сочувственно восклицает:
— Ты тоже торговал селедками?

В маленьком польском городке к бургомистру-христианину приходит делегация евреев с просьбой:
—Дорога к еврейскому кладбищу находится в ужасней­шем состоянии. Ваше благородие, дайте указание ее по­чинить!
— А зачем? Ведь здесь евреи так редко умирают.
— Как это редко? Каждую неделю тут хоронят самое ма­лое двух евреев!
— Ну, хорошо. Если вы мне это письменно гарантируе­те, я подпишу бумагу на ремонт дороги!

На трамвайной остановке стоит офицер. Кон и Леви долго спорят о том, какой у него чин. Наконец Кон спра­шивает:
— Простите, господин офицер, вы кто — капитан или майор?
— Я антисемит.

И до Первой мировой войны в Германии бывали вспышки антисемитизма. В один из таких периодов на спи­ске кандидатов в раввины, висевшем на стене берлинской синагоги, кто-то написал жирным карандашом: «Не выби­райте еврея!»

Румынский еврей:
— Здесь, в Германии, очень много антисемитов. В Авст­рии с этим чуть получше. Но лучше всего у нас в Румынии: там еврей может стать даже главным раввином!

Объявлен конкурс на строительство церкви. Свой про­ект представил архитектор-еврей. Правление церкви вы­сказывает сомнения:
— Вы придерживаетесь другого вероисповедания.
— В большей или меньшей степени, — отвечает еврей. — Что Иисус проповедовал и излечивал больных, в это я ве­рю. Что он воскрешал мертвых, в это… в это верит мой чер­тежник-христианин. Что Иисус страдал и умер на кресте, я опять-таки верю. Что он воскрес, верит мой чертежник. Что его мать звали Мария, я тоже верю. Что она его родила, ос­таваясь девственницей… верит ли в это мой чертежник, я не могу утверждать с полной уверенностью… (после короткой паузы, решительно), но фирма в это верит.

Еврей молит Бога:
— Всевышний, дай мне выиграть в лотерее, половину выигрыша я отдам бедным!
Он ничего не выиграл. Тогда он пошел в церковь, поста­вил свечку и пообещал пожертвовать церкви половину бу­дущего выигрыша. Представьте — помогло!
Но еврей сказал:
— Признаю, что христианский Бог отнесся ко мне бла­госклоннее. Зато наш Бог умнее: он догадался, что я соврал и никому не дам ни копейки.

Христианин сообщает соседу-еврею:
— Мой сын выдержал приемный экзамен в гимназию!
— А зачем человеку гимназия?
— Он сможет потом стать священником и даже еписко­пом или кардиналом.
— Подумаешь!
— Он может стать даже Папой Римским.
— Велика важность!
— Что-то я тебя не пойму. Ты чего хочешь, чтобы он Бо­гом стал, что ли?
— Почему бы и нет? Один из наших стал когда-то…

Старая еврейка выходит из православной церкви. Дру­гая спрашивает у нее с удивлением:
— Что ты там делала?
— Моя дочь тяжело больна, вот я и решила заказать им за нее молитву. Почем знать — может, их Бог тоже всемо­гущий?

Во время плавания по Черному морю от заразной бо­лезни умирает один из пассажиров. Капитан опасается, что возникнет паника, если другие пассажиры об этом узнают, и велит двум матросам ночью потихоньку вытащить тело из каюты номер двадцать три и выбросить за борт.
Утром он заходит проверить и видит, что труп на мес­те. Он вызывает матросов. Оказывается, они перепутали двадцать три и тридцать два.
— Там лежал бородатый старик еврей, — оправдывают­ся они, — он, правда, страшно кричал и утверждал, что жив. Да разве можно верить еврею? Они все врут! Мы крепко завернули его в простыни и выбросили за борт.

Таможенный досмотр на франко-германской границе. Таможенник вытаскивает из чемодана Лембергера пузатую бутыль и спрашивает:
— А это что такое?
— Вода из Лурда, просто вода из чудотворного источни­ка (в Лурд совершают паломничество католики, верящие в чудесное исцеление).
Таможенник недоверчиво откупоривает бутыль: в ней явно коньяк!
Лембергер изумляется:
— Неужели еще одно чудо?

Лембергер осмотрел собор в Лурде, вышел наружу и завопил:
— Боже, теперь я снова стану ходить!
Сбежалась толпа, все кричат:
— Чудо, чудо! Он стал ходить! Как произошло это чудо?
— Какое еще чудо? — удивляется Лембергер. — У меня машину угнали!

Еврей выходит из здания радиокомпании.
— Что ты там делал? — спрашивает у него знакомый.
— Ус-с-т-т-ра-и-и-вал-ся н-на р-ра-ра-а-бо-ту ди-и-к-т- т-то-ром.
— Ну и как, получил?
— Н-н-нет, к-ку-да там! Они в-в-в-все а-а-ан-ти-семиты!

На автомате для перронных билетов написано, что би­лет стоит десять пфеннигов. «С него и половины хва­тит», — говорит сам себе еврей и бросает в щель автомата пять пфеннигов. Билет не выскакивает. Еврей бросает еще пять — никакого результата.
К автомату подходит офицер, бросает в щель десять пфеннигов, и билет выскакивает. Тогда еврей опять подхо­дит к автомату и говорит с упреком:
— Ему ты даешь, а мне нет, антисемит проклятый!

Ветер дует, снег метет. Бедный Шмуль промерз на­сквозь: он продает рождественские елки. Шмуль притопты­вает ногами, и от этого ритма рождаются стихи:
Как мне худо, как мне худо!
Чтоб не сдохнуть, нужно чудо!
А родись Иисус на Троицу,
Я бы попивал сливовицу!
(Разумеется, он пел «родись Иешуа на Швуэс»)

Протестантский священник пытается убедить еврея, что Иисус и есть Мессия. Еврей не уступает. Наконец свя­щенник дружелюбно говорит:
—  Ведь мы оба считаем, что Мессия придет на землю в день Страшного суда, когда все мертвые воскреснут. Толь­ко для тебя он будет незнакомый тебе прежде сын Давида, а для меня — Иисус.
Еврей соглашается. Но вскоре его одолевают сомнения.
— Знаешь что, — говорит он, — я предлагаю сделать так: мы с тобой вместе подойдем к нему и спросим, был ли он уже раньше на земле.

Два еврея приходят к Генисаретскому озеру и просят рыбака-христианина переправить их на другой берег.Тот соглашается, но просит за это пятьдесят пиастров. Евреев такая цена возмущает:
— Да вы в своем уме? Почему так дорого?
— А чего вы хотите, господа? — уговаривает их рыбак. — Ведь это то самое озеро, по воде которого наш Господь пе­решел как посуху!
Один из евреев:
— Ничего удивительного — при таких-то ценах!

Где-то в Австро-Венгрии перед судом стоит еврей: он присвоил драгоценности чудотворной статуи Мадонны.
— Я их не украл, — защищается еврей. — Когда я уви­дел, что все мои молитвы к нашему Богу бесполезны, я по­шел в вашу церковь. Богоматерь склонилась ко мне и ска­зала, что ее разжалобила моя нужда и что я могу взять себе ее драгоценности.
Судья в растерянности. Простить еврею воровство ни­как нельзя. Но и отрицать возможность чуда тоже нельзя. Поэтому приговор звучал так:
«Шестьсот лет назад точно такое чудо уже случилось, так что нет причин сомневаться в его вероятности. Но те­перь выяснилось, что Мадонна дарит свои драгоценности только один раз за шестьсот лет. Так что во второй раз ев­рею следовало бы поостеречься!»

Курортный городок Игиль пользовался большой популярнос­тью у венских евреев.
Кайзер Франц-Иосиф — своему министру:
— После Йом Кипура мы должны рассмотреть три про­шения.
— Вашему Величеству угодно было произнести «Йом Кипур»?
— Да. Посидите-ка три недели в Ишле!

Во времена ускоренной ассимиляции немецкие евреи охотно принимали имена германских героев — Зигфрид, Зигмунд и т.п.
— Все знают, что Рихард Вагнер был антисемитом. При этом его главные персонажи носят еврейские имена.
— Как это?
— Ну, судите сами: Зигфрид и Закс (Закс — распрост­раненная еврейская фамилия).

Две немецкие девушки мечтают о любви.
— Ах, — говорит одна — когда же наконец явится мой Зигфрид?
Вторая, удивленно:
— Ильза, он что, обязательно должен быть евреем?

Шлойме купил попугая. Едва он внес клетку в дом, как попугай завопил:
— Долой евреев!
—  И он туда же, — огорченно говорит Шлойме. — С та­ким-то носом!

На мирной конференции после Первой мировой вой­ны тогдашний премьер-министр Польши Падеревский за­явил:
—  Если не будут выполнены все требования поляков, они разъярятся и перебьют всех евреев в стране.
На что Луис Маршал возразил:
— А если все требования поляков будут удовлетворены, то они от радости перепьются и тем паче перебьют всех евреев.

Леви идет по улице со своим другом Коном. Какой-то парень кричит им вслед:
— Вонючий жид!
Леви тотчас оборачивается и дает парню пять франков.
— Ты что, с ума сошел? — спрашивает Кон.
— Ничего ты не понял, — объясняет Леви. — Мы с тобой не Бог весть какие силачи. Но этот болван будет теперь ду­мать, что за такие слова ему всегда дадут пять франков, и бу­дет повторять их опять и опять, пока не нарвется на такого, кто ему руки-ноги переломает.

В американской армии было запрещено играть в покер. Католик, протестант и иудей нарушили этот запрет и те­перь должны отвечать перед судом.
Католик:
—  Клянусь пресвятой Девой Марией, я не играл в по­кер!
Протестант ссылается на Мартина Лютера и тоже кля­нется, что не играл.
Наконец судья вызывает иудея, и тот говорит:
—  Ваша честь, судите сами: мог ли я один, сам с собой, играть в покер?

Среди восточноевропейских евреев принято было, когда их спрашивали о возрасте, добавлять к числу лет благочести­вое пожелание «до ста двадцати» — имея в виду дожить до такого преклонного врозраста.
Начальник полиции в царской России (естественно, убежденный антисемит) спрашивает у еврея:
— Сколько тебе лет?
— Пятьдесят — до ста двадцати лет.
— То есть семьдесят лет?
— Нет, пятьдесят — до ста двадцати лет.
— Что за бессмыслица! — возмущается полицейский. — Вот, к примеру, я назову тебе мой собственный возраст: со­рок. А теперь скажи, сколько, по-твоему, мне лет?
— Сорок — до сорока одного, господин начальник!

В канун субботы было принято вызывать для чтения То­ры в синагоге одного из Конов, Коэнов, Коганов, Каганов — словом, потомков коэнов, служителей Храма (причем они вовсе не обязаны были носить это имя в обычной жизни). За эту честь вызванный должен был пожертвовать какую-то сумму.
Барон Шпарвиц из любопытства заглядывает в синаго­гу и слышит, как шамес возвещает:
— Кон — двадцать марок!
Барон Шпарвиц, не раздумывая ни секунды, подает голос:
— Сто марок!
— Но господин барон не знает даже, о чем речь! — гово­рит шамес.
— А зачем? Я знаю: если Кон предлагает за что-то двад­цать марок, значит, оно стоит все сто!

Маленький Янкель, выросший в гетто, впервые видит процессию в один из христианских праздников. Он смот­рит большими глазами на причетников, размахивающих кадилами, и вдруг вопит что есть мочи:
— Фройляйн, фройляйн, у вас сумочка горит!

Леди Уинетон в Нью-Йорке пригласила гостей, но в последний момент выяснилось, что некоторые мужчины не смогут прийти, так что дам окажется слишком много. В от­чаянии она звонит начальнику военно-воздушного учили­ща и просит:
—  Пришлите мне четырех бравых молодых офицеров! Только, пожалуйста, не евреев.
Вечером перед растерянной леди стоят четверо огром­ных негров в мундирах военно-воздушных сил.
— Это какая-то ошибка, — лепечет она.
— Исключено! — уверяет ее один из негров. — Наш ко­мандир, мистер Леви Пинхас, никогда не ошибается.

Адвокат Мориц Хааршпальтер является в окружной суд города Станислав и говорит:
—  Господин судья, два года назад я подал прошение, но до сих пор ничего не произошло. Хотелось бы узнать, до­живу ли я до решения моего вопроса?
—  Все вы, евреи, такие! — взрывается судья. — Две ты­сячи лет назад вы приговорили Христа к смертной казни, а теперь еще и выставляете наглые требования!
— Он сам был виноват, — возражает адвокат. — Если бы он подал прошение в окружной суд города Станислав — жил бы до сих пор.

Выражение «гоиш нахес», то есть «нееврейские радости», означает примитивные удовольствия, недостойные мысля­щего человека.
Кайзер Вильгельм II обращается к банкиру Оппенгеймеру:
—  Скажите-ка мне, Оппенгеймер, что это, в сущности, означает — гоиш нахес?
—  Это я могу объяснить Вашему Величеству только с помощью примера. Объявлен парад войск, на котором Ва­ше Величество должны присутствовать собственной пер­соной. Ранним утром весь полк стоит по стойке «смирно», сбежались тысячи зевак, то здесь, то там от жары и уста­лости люди падают в обморок. Наконец появляетесь вы, и Ваше Величество, все кричат «Уррра!»… Знаете, что это такое?
— Конечно. Это патриотизм.
— Нет. Это и есть гоиш нахес.

Фельдфебель:
—  Рядовой первого года службы Мюллер! Почему вас не было на церковной службе? Вы же значитесь протес­тантом.
— Извините, господин фельдфебель, но я диссидент.
—  Как вы сказали — диссидент? Знаете, что я вам ска­жу: вы просто-напросто масон! Если вы мне сейчас же не назовете приличную религию, в следующий раз я запишу вас в евреи!

Одному капитану-пруссаку представили четырех ново­бранцев-евреев. До армии все четверо были коммерсан­тами.
—   Запомните, господа новобранцы, — говорит капи­тан, — я весьма гуманный начальник. Не выношу только трех вещей: во-первых, новобранцев, во-вторых, коммер­сантов и, в-третьих, евреев.

В Пруссии солдатам-евреям при переводе в резервис­ты офицерский чин не присваивался, в Баварии же имелся обозный батальон, в котором и евреев производили в офи­церы. В январе 1910 года в Мюнхене появился следующий приказ по гарнизону: «В день рождения Его Величества со­стоится богослужение для господ офицеров:
для господ католиков — в соборе,
для господ евангелистов — в кирхе,
для господ из обоза — в синагоге».

Экскурсовод в Карлсбаде водит гостей по городу и да­ет пояснения:
—   Это монастырская школа для католиков. Там, сле­ва, — евангелическая церковь. В боковой улочке — церковь для протестантов. А вот это — синагога для курортников.

Католическому священнику, евангелическому пастору и раввину разрешена совместная аудиенция у Папы.
Католику папа говорит:
—  Вы — представитель нашей церкви, поэтому можете поцеловать мне руку. — Затем, обращаясь к пастору: — Вы, несмотря на разногласия, все же христианин, и я разрешаю вам поцеловать мне ногу.
После этого Папа поворачивается к раввину:
— А вам, как представителю богоизбранного народа…
— Могу себе представить, — перебивает его раввин. — Я уже ухожу!

— Свидетель, ваше имя? — спрашивает судья.
— Мендель Бериш Вайнбаум. Хлеботорговец.
— Вы, вероятно, еврей?
— Так точно. И горжусь этим!
Судья, заглянув в бумаги:
— Не вижу повода.

Короткий коммунистический период в Венгрии после Пер­вой мировой войны сменился антисемитским «Белым тер­рором».
Как раз в это время Кон с женой приехал в Будапешт, но в гостиницах отказываются предоставить номер челове­ку по фамилии Кон. Поздно вечером, все еще не найдя при­станища, он бредет по улице и вдруг встречает своего дру­га Грюна. Тот советует Кону:
—   А ты назови им какое-нибудь хорошее гойское (в смысле нееврейское) имя.
Поздно ночью Грюн опять встречает супругов Кон на улице и спрашивает:
— Ты так и не назвал им гойское имя?
— Как раз назвал, и очень даже хорошее. А они все рав­но спустили нас с лестницы!
— И как же ты им назвался?
— Чернош Янош (так звали архиепископа Венгрии), а жену — Эстергази.

Школьный инспектор спрашивает одного из учеников, почему ось у глобуса наклонная. Ученик смущенно бормо­чет, что он этого не делал. Инспектор требует объяснений у учителя. Тот заливается краской и, спотыкаясь на каж­дом слове, отвечает:
— Господин инспектор, он говорит правду, мы действи­тельно получили глобус из магазина уже в таком виде.
Инспектор рассказывает все это директору школы. Ди­ректор вспыхивает и гневно произносит:
— Тысячу раз я уже говорил этому учителю, чтобы он не покупал учебные пособия у евреев!

Крестьянин побывал в городе. Он делал покупки в не­скольких еврейских лавках и в одном кооперативном мага­зине. Дома он рассказывает о том, что с ним случилось в городе:
—  Правду говорят, что все евреи жулики. Когда я все купил, то заметил, что где-то забыл свой зонтик. Возвраща­юсь в первую еврейскую лавку, во вторую, третью — везде говорят, что никто моего зонтика не видел. Потом я вошел в кооперативный магазин, а они мне кричат: «Вы забыли у нас зонтик!» Видите, что значит — честные люди!

Протестантский пастор попадает на небо. У врат рая святой Петр вручает ему ключи от «фольксвагена» и го­ворит:
— Это тебе за то, что ты был честен и верен.
Некоторое время спустя пастор встречает своего колле­гу-католика, который едет на сверкающем хромом «форде».
—  За что ему такую машину? — спрашивает пастор. — Разве он лучше меня?
—  Ну, знаешь, у них же целибат. Это такая большая жертва, за нее надо как-то воздать.
Потом пастор встречает раввина в «роллс-ройсе».
— Но у этого нет никакого целибата, и я хотел бы знать, почему…
Святой Петр прикладывает палец к губам:
— Тссс! Он родственник шефа.

В забытой богом галицийской глуши раввин и католи­ческий священник, единственные интеллигенты во всей ок­руге, стали близкими друзьями. Раввина очень интересует, как происходит исповедь. После долгих раздумий священ­ник решается взять раввина с собой в темную нишу испо­ведальни и позволить ему слушать исповеди.
Приходит первая женщина:
—  Святой отец, я совершила тяжкий грех. Один раз из­менила мужу.
—  Да, дочь моя, это большой грех. Я попрошу нашего милостивого Бога, чтобы Он тебя простил. Во искупление ты должна будешь один раз прочесть «Отче наш» и по­жертвовать церкви десять гульденов.
Приходит вторая женщина. Она дважды изменила сво­ему мужу. Священник велит ей дважды прочесть «Отче наш» и пожертвовать церкви двадцать гульденов.
Внезапно священник хватается за живот и стонет:
— Мне нехорошо. Я скоро вернусь.
Раввин остается один. Приходит очередная женщина и говорит:
— Святой отец, я согрешила: один раз изменила мужу.
Раввин, понявший систему, отвечает ей:
—  Дочь моя, это тяжкий грех. Я попрошу нашего ми­лосердного Бога, чтобы Он тебя простил. Во искупление ты трижды прочтешь «Отче наш», пожертвуешь церкви тридцать гульденов и сможешь еще два раза изменить мужу.

Дочь коммерции советника Кона стоит у окна отцов­ской виллы и высматривает своего воздыхателя-лейтенанта, который всегда возвращается со своей ротой в казарму мимо их виллы. Свернув на ее улицу, лейтенант приказы­вает роте запевать. Раздается песня: «Так мы живем, так мы живем, так мы живем день за днем».
Дочка, прочувствованно:
— Папа, ты слышишь, как они поют?
— А что они поют?
— Они поют: «Так мы живем, так мы живем, так мы жи­вем день за днем».
Отец, сдержанно:
— Но они и правда так живут.

В маленьком местечке габай (староста синагоги), вы­говаривает попрошайке:
— Ты здоровый парень, тебе работать надо!
На что бродяга отвечает словами ослепшего Исаака:
—  Голос, голос Иакова; а руки, руки Исавовы. Что име­ется в виду? Потомки Иакова (то есть евреи) должны ра­ботать голосом — канторами, торговцами, адвокатами и так далее, попрошайками в том числе, а вот потомки Исава (не­евреи) — руками.

В Амстердаме один нееврей заходит в синагогу в пра­здник Симхас Тойра (в этот радостный день евреи танцу­ют в синагогах) и потом возмущенно рассказывает:
—  Я своими глазами видел, как мужчины танцевали с мужчинами!

Немец-христианин влюбляется в еврейскую девушку и, чтобы жениться на ней, решает перейти в иудаизм. По­сле обрезания раввин предлагает ему рюмку коньяка. Но­вообращенный просит вторую, потом третью, затем хвата­ет бутылку и выпивает ее до дна.
Раввин сокрушенно качает головой:
—  Это что — еще немецкая тяга к выпивке или уже ев­рейская хуцпе (наглость)?

В купе вагона сидят напротив друг друга еврей и офи­цер. Офицер спрашивает:
— Еврей, который час?
На что еврей отвечает:
— Уж если вы сквозь мою одежду смогли увидеть, что я ев­рей, то можете и время определить по часам в моем кармане.

Голландия, декабрь. Санта-Клаус в красной шапке, с ват­ной бородой, дарит детям пряники. Праздник лишь с натяж­кой можно назвать религиозным, и поэтому евреи охотно в нем участвуют.
Мадам Кон вместе со сгорающими от нетерпения ма­лютками ждет появления Санта-Клауса. Дети уже спели о нем все песенки, а дядя, который должен его изображать, все не идет.
Мать обращается к отцу:
— Где же он застрял?
— Сейчас появится, он уже в соседней комнате, заканчи­вает минху (послеобеденную молитву).

Незадолго до Рождества. Перед универмагом в Лондо­не стоит Дед Мороз с длинной и даже настоящей седой бо­родой. Он спрашивает ребятишек, хорошо ли они себя ве­ли и что хотели бы получить в подарок к Рождеству. Фредди хочет плюшевого медвежонка, маленькая Джоан — кукольную комнату.
Мимо проходит мальчик.
— Как тебя зовут? — спрашивает Дед Мороз.
— Довид.
— А ты хорошо себя вел? Прекрасно! Тогда ты можешь попросить себе какой-нибудь рождественский подарок. Че­го ты хочешь? Ничего? Почему так?
—  Потому что на прошлой неделе была Ханука (еврей­ский праздник, в который принято делать детям подарки), так что я подарки уже получил.
—   Мазлтов! — говорит растроганный Дед Мороз. — Хацлохе ун брохе (счастья и благословения)

Семейство Кон крестилось, они зовутся теперь Коновы. Все страшно гордятся своими красивыми новыми име­нами. Маленький Арончик получил старинное славянское имя Божедар.
Приходят гости. Мама спрашивает младшенького:
— Ну, мой дорогой, как тебя теперь зовут?
Мальчик угрюмо молчит.
— Скажи же нашим милым гостям! Порадуй мамочку — как зовут ее любимого мальчика?
Мрачное молчание.
— Хорошо, скажи, как зовет тебя няня, когда вы гуляе­те в парке?
— Ким ахер, парех (иди сюда, негодник)

Два еврея встречаются на улице.
— Что новенького?
— Я женюсь.
— На ком?
— Ты ее не знаешь.
— Я знаю всех еврейских девушек в округе.
— Но она не еврейка.
— Ты что, хочешь жениться на шиксе (девушке-неев­рейке)?
— Сам посуди: если я женюсь на еврейке, она сразу за­хочет норковую шубку, машину «ягуар» и поездку на са­мый дорогой курорт.
— А разве шикса не захочет?
— Наверняка захочет, только кого это волнует — чего там хочет шикса?

Молодой Блау, сын хозяина фирмы «Блау и К°», влю­бился в нееврейку и во что бы то ни стало хочет на ней же­ниться. Отец рвет и мечет — ничто не помогает. Девушка переходит в иудаизм, играют свадьбу, и молодые уезжают в свадебное путешествие.
В первый субботний вечер после возвращения молодых Блау-отец сидит в конторе и с нетерпением ждет сына, что­бы принять важные деловые решения. Ждет час, ждет два — молодой человек не появляется. Наконец отец зво­нит ему по телефону:
— Сколько еще тебя ждать?
— Жена не разрешает мне сегодня идти в контору, она говорит: шабес — это шабес.
Блау-отец взрывается:
— Вот видишь! Я же тебе говорил — нельзя жениться на шиксе!


Как скачать?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *