Лучшие еврейские анекдоты. Разное — ассорти. Часть 3

Лучшие еврейские анекдоты. Разное - ассорти. Часть 3

—   Двойра, наша тетя Рахиль умерла, вот письмо из Америки.
—   Ах, какое несчастье, какое несчастье!
—   Погоди. Она завешала нам пять тысяч долла­ров…
—   Ах, дай ей Боже здоровья!

Гольдберг сидит напротив банка и торгует моро­женым. Подходит знакомый и просит рубль взаймы.
—    С удовольствием дал бы, но не могу.
—    Почему же?
—    У меня соглашение с банком: я не предостав­ляю кредитов, а банк не торгует мороженым.

К местному богачу врывается знакомый:
—   Хаим, спасайся! Наш достопочтенный ребе ска­зал, что Мессия может появиться со дня на день!
—   Упаси нас Боже от такого несчастья! Подумать только — вся родня, ближняя и дальняя, воскреснет и свалится мне на голову!

Две еврейские женщины, поспорив, пришли к рав­вину.
—   Почему ты не возвращаешь ей горшок? — спра­шивает раввин ответчицу.
—  Да что вы, ребе! — восклицает еврейка. — Во-первых, я у нее не одалживала. Во-вторых, горшок был с дыркой. В-третьих, я этот горшок уже давно отдала соседке.

—    Сарочка, чем можно тронуть твое каменное сердце?
—   Попробуй драгоценным камнем.

— Абрам, дай сотню взаймы.
— После возвращения из Парижа.
— Ты едешь во Францию?
— И не думаю.

Мендель рассказывает:
—   Еду я в поезде. Тут заходит контролер и смот­рит так, будто у меня нет билета.
—   Ну а ты?
—    А я посмотрел на него так, будто у меня есть билет.

—   Куда ты так спешишь, Абрам?
—   На почту тороплюсь, пока не закрыли.
—   Письмо отправить или что?
—   Нет, хочу в ручку чернила набрать.

Послали Рабиновича в Израиль колхозы организо­вывать. Через неделю приходит телеграмма: «Колхо­зы организовал тчк высылайте колхозников тчк».

—   Абрам, купите своей невесте розы! Пусть цве­ты говорят за вас.
—   Ладно, давайте одну. Я буду краток.

Хаим жалуется Абраму:
—  У моего дяди Изи навязчивая идея. Он все вре­мя думает, что он курица.
—   Так покажи его психиатру.
—   Да? И остаться без свежих яиц к завтраку?

Два купца, Берка и Гирша, встретились на улице.
—   Знаешь, Гирша, я тебя охарактеризовал с луч­шей стороны.
—   Да? А как именно?
—   Я сказал, что у тебя дела идут прекрасно: боль­шое состояние, неограниченный кредит, огромные доходы…
—    Я тебе очень благодарен, дорогой… А где это ты дал мне такую высокую оценку?
—    Как это где? В налоговой инспекции.

Абрам несет трехлитровую банку с какой-то жел­той жидкостью. Навстречу Хаим.
—   Абрам, ты куда?
—   В поликлинику. Несу мочу на анализ.
—   Зачем так много?
—   А чтобы не говорили, что евреи жадные.
Через час Абрам идет назад и несет все ту же пол­ную банку.
—   Абрам, зачем ты банку обратно несешь?
—   У меня в моче сахар нашли. Уж не думаешь ли ты, Хаим, что я им сахар даром оставлю?!

—   Рабинович, где вы берете деньги?
—   В тумбочке.
—   А кто их туда кладет?
—   Моя жена.
—   А где она их берет?
—   Я их ей даю.
—   А вы их где берете?
—  Ну и непонятливый же вы! Я же сказал — в тум­бочке!

На одесском рынке мужчина продает попугая и индюка.
Покупатель:
—   Сколько стоит ваш попугай?
—   Тысячу рублей, ведь он говорящий, может ска­зать «ты — дурак».
—   А индюк?
—   Десять тысяч.
—   Почему так дорого?
—   Самый умный. Он не говорит «ты — дурак», но он так думает.

Один еврей рассказывает двум другим:
—   Вы не можете себе представить, какой был при­ем! А стол, а посуда! Столовый прибор из чистого золота!
—   Да-а-а?! А ну, покажи!

На суде слушается дело о невыполнении догово­ра.
Еврей:
— Договор о покраске забора заключен, с одной стороны, директором завода, с другой — мною. Так вот, я со своей стороны покрасил, а со своей пусть он красит сам.

Умирает старый Рабинович.
—   Сарочка, жена моя, ты здесь?
—   Да, я здесь, дорогой.
—   А где Абрам и Хаим — мои сыновья?
—   И они тоже здесь.
—   А где же мой маленький Исаак?
—   Он тоже рядом.
—   А кто же тогда, сволочи, в лавке остался?

Встретились два еврея:
—   Абрам, одолжи двести рублей.
—   У меня только сто.
— Ладно, давай сто, остальные сто будешь должен.

Еврей у еврея в гостях.
—   Абрам, ты масло намазывай на хлеб.
—   Спасибо, я намазываю.
—   Да ты намазывай масло-то!
—   Да я намазываю.
—   Нет, ты не намазываешь, а кусками кладешь.

В дом к известному богачу пробрался нищий. Хо­зяин пожал ему руку и поздоровался словами, кото­рыми приветствуют приезжих:
—   Шолом алейхем!
Удивленный ниший спрашивает:
—   Как вы, уважаемый господин, узнали, что я не­здешний?
—   Если бы вы, хороший человек, жили здесь, зна­ли бы, что я никому милостыню не даю.

На одной из одесских улиц, а именно, на Дерибасовской, стояла заплаканная женщина. Иностранец, проходивший мимо, поинтересовался у нее:
—   Что с вами случилось?
Женщина отвечала:
—   У меня украли кошелек с деньгами.
Иностранец пожалел ее и дал ей деньги. Женщи­на стала его благодарить, а потом спросила:
—   Может, вы и кошелек отдадите?

В суде:
—    Гражданин Михельсон, по документам видно, что, кроме денег, вы похитили много ценных вещей. Прошу вас об этом подробнее.
—   Вы же знаете, гражданин судья, разве только в одних деньгах счастье?!

Умирающий сосед говорит Менделю:
—   Если я подарю тебе тысячу рублей, моя душа попадет в рай?
—   Я не уверен, но давай попробуем. А вдруг по­лучится?

Рабинович, одолжите сто рублей.
—   Хорошо, а у кого?

Двое учащихся раввинской школы рассуждают:
—   Скажи мне, Хаим, что бы ты предпочел: иметь шесть дочерей или шесть миллионов?
—   Глупый вопрос! Конечно, шесть миллионов!
—    Ложный образ мышления. Если бы ты заимел шесть миллионов, захотел бы иметь еще больше, а заимев шесть дочерей, наверняка бы ты уже больше ничего не захотел.

В одном доме размещались три еврейские лавки с обувью. Вполне понятно, что выручка была ничтож­ная.
Однажды один из владельцев над входом в свою лавку приколотил большую вывеску: «Здесь продает­ся модная обувь».
Заметив это, другой еврей, магазинчик которого находился в противоположном конце дома, тоже при­бил вывеску: «Самая дешевая импортная обувь».
Эти надписи рассердили третьего еврея, владель­ца лавки в средней части здания, и он, не долго ду­мая, над дверью своего заведения поместил большую вывеску со словами: «Главный вход».

Лева, сын Абрама, решил стать врачом-кардиоло­гом.
—   Дурак, — заметил Абрам. — Учись на зубного. У меня сердце одно, а зубов аж тридцать два.

Встречаются два еврея.
—   Рабинович, ты не забыл, что должен мне сто рублей?
—   Я знаю, в понедельник, с самого утра…
—    Понедельник! Я знаю твой понедельник. На прошлой неделе ты сказал, что не сможешь отдать, в прошлом месяце ты сказал, что …
—   И что? Я хоть раз не сдержал слово?

Знакомый жалуется Рабиновичу:
—   Эти врачи рецепты пишут как курица лапой, а потом разобрать невозможно.
—   Не знаю, не знаю … — отвечает Рабинович. — Я по своему рецепту год бесплатно ездил в транспор­те, три раза ходил в театр, а вчера — не поверишь — обменял на акции.

Умирает старый еврей. Нужно послать телеграмму родственникам в Нью-Йорк. Вся семья обсуждала, как составить наиболее короткую телеграмму, наконец послали: «Хаим все».
Из Нью-Йорка приходит ответ: «Ой!»

Нищий стучит в дверь.
Хозяйка:
—   Мне очень жаль, но сегодня в доме нет ни гро­ша, приходите завтра.
—   Ну нет! Я уже разорился раз, давая кому попа­ло в кредит!

—   Вы должны мне три тысячи.
—    Вот вексель на эту сумму. Выписан на очень надежную фирму.
—   На какую же?
—    На фирму Ротшильда.
—   А где его подпись?
—    Подпись? Уж кому-кому, а Ротшильду можно верить на слово!

На уроке религии меламед спрашивает:
—   Кто мне скажет, какой грех совершили братья, продав Иосифа?
Борух поднимает два пальца:
—   Они продали его слишком дешево и без упаковки.

Рабинович читает книгу и время от времени вы­ключает и включает свет.
—    Что ты делаешь? — спрашивает жена.
—   Экономлю. Переворачивать страницы можно и в темноте.

Едет еврей на телеге, навстречу — сосед.
—   Что везешь, Абрам?
—   Овес.
—   А чего так тихо говоришь?
—   А чтобы лошадь не услышала.

—   Рабинович, помните, в прошлом году вы заня­ли у меня сто рублей?
—   Помню, ну и что?
—    А раз помните, то скажите, когда я получу их обратно?
—   А я откуда знаю? Что я вам, пророк?

Мойша похитил свою возлюбленную. В полночь увел через окно и на такси увез на вокзал. Приехав, он хотел расплатиться, на что таксист ответил:
—   Ничего не надо, отец невесты уже рассчитался.

Старый еврей дарит внуку ботинки:
—    Возьми, Сема, и носи аккуратно.
Через месяц Сема приходит к деду:
—   Деда, твои ботинки порвались.
—    Как порвались? Такую обувь испортил! Мой отец их десять лет носил, я восемь лет носил, твой отец девять лет носил, а ты за месяц уничтожил!

Рабиновича принимают в партию. Проверяют по­литическую грамотность. Предлагают назвать трид­цать великих марксистов.
—   Маркс, Энгельс, Ленин.
—   Ну еше кто?
—   Вы, товарищ секретарь, и двадцать шесть бакин­ских комиссаров.

У Рабиновича гости. Хозяйка подносит одной из дам тарелку с пирожными.
—    Спасибо. Я уже съела одно.
—   Ну, допустим, не одно, а четыре, но кто же вам считает?

Еврейский тост: «Я пью за то, чтобы наши враги жили на одну зарплату и сахар имели только в моче!»

Мать абитуриентки говорит репетитору:
—    Послушайте, я вам плачу деньги за уроки фи­зики моей дочери, а не за поцелуи.
—    Абсолютно верно! Я это делаю совершенно бесплатно.

Одесский рынок. Глуховатая старушка спрашива­ет продавца-еврея:
—   Сколько стоят эти огурцы?
—   Пятьдесят рублей.
—   Простите, сколько? Семьдесят?
—   Нет, бабка, шестьдесят.

Абрам устанавливал на крыше антенну и нечаян­но сорвался. Пролетая мимо своего окна, он кричит:
—   Сара, на двоих не накрывай!

Рабиновичу задают вопрос:
—   Можно ли прожить на одну зарплату?
—   Не знаю, не пробовал.

Абрам прогуливается с Сарой по Одессе. Прохо­дят мимо ресторана. Сара говорит:
—   Ой, как вкусно пахнет!
—   Тебе понравилось? Хочешь, еше раз пройдем?

Приходит Абрам домой и катит перед собой ве­лосипед.
—   Ты где его взял? — спрашивает жена.
—    Представляешь, встретил свою подругу Сару. Она пригласила меня домой, угостила вином, потом села ко мне на колени и говорит: «Бери, Абрам, что хочешь». Я осмотрелся вокруг и увидел велосипед…

Ночью в Одессе останавливается пассажирский поезд. Из окна вагона высовывается взлохмаченная голова:
—    Что за станция?
—   Одесса.
—   А почему стоим?
—    Паровоз меняют.
—    На что меняют?
—   Как на что? Паровоз на паровоз.
—    Нет, тогда это не Одесса…

Абрам и Хаим продают бутерброды с икрой. У Аб­рама покупают, а у Хаима нет.
—    Интересно, почему это у тебя покупают, а у меня нет? — спрашивает Хаим.
—   А я их периодически освежаю, чтобы блестели. Языком лижу.

—   Знаешь, папа, я сегодня рубль сэкономил!
—   Молодец, сынок! А как?
—   Утром я не сел в автобус, а бежал за ним.
—   Дурак! Надо было бежать за такси, сэкономил бы больше.

На улице сидит Абрам и просит милостыню. К не­му подошел Исаак, долго рылся в карманах и протя­нул три копейки.
—    Абрам, — извиняясь, сказал он при этом, — я недавно женился. Понимаешь, у меня семья, дети… В общем, пять копеек, как раньше, я давать не могу. Извини.
Абрам вскочил на ноги:
—   Евреи, идите скорее сюда, посмотрите на него! Этот человек женился, а я теперь должен содержать его семью!

Встречаются два еврея. Один спрашивает:
—    Чем занимается ваш сын, который, помнится, в детстве проглотил золотую монету?
—   Теперь он в банке.
—    Вы получаете с него проценты?

На израильско-египетской войне. Израильтянин в танке преследует араба, который убегает и отстрели­вается. Наконец, араб остановился, перестал стрелять и про себя думает: «Ну, будь, что будет». Израильтя­нин подъезжает, высовывает голову из танка:
—    Ну, чего не стреляешь?
—    Патроны кончились.
—    Могу продать.

Пришли русский и еврей к святому Петру. Петр спрашивает у русского:
—   У тебя теща была?
—    Была.
—   Значит, пойдешь в рай.
А еврей, подумав, решил схитрить.
—   А у тебя была теша?
—   Аж две.
—   Ну в таком случае отправляйся в ад. Тебе пос­ле такого и ад раем покажется.

В семье Рабиновичей случилось происшествие.
—  Беда! Ребенок проглотил двадцать копеек. Надо срочно врача вызывать!
—   Нет смысла, — спокойно говорит Рабинович. — Он возьмет с нас двадцать рублей, а вытащит всего лишь двадцать копеек.

Богатый деревенский еврей приезжает в город в старом, поношенном, рваном костюме. Его встреча­ет знакомый:
—   Абрам, что это вы ходите в таком рванье?
—   Так меня же никто здесь не знает.
Через неделю этот же знакомый приезжает в де­ревню и видит Абрама все в том же рванье.
—   Абрам, вы и дома носите рванье?
—   Ну и что. Так меня же тут все знают!

Дети во дворе хвастаются подарками, которые родители преподнесли им к Новому году.
Маша:
—    Мой папа подарил мне куклу!
Петя:
—   А мой подарил кружку и написал на ней «С Но­вым годом»!
Изя:
—    А мой папа подарил мне столовую ложку, на ней написано «вагон-ресторан».

Абрам садится в такси. Видит — на счетчике «10 рублей».
—   А это еше что такое?
—   Это за посадку.
—  Нет, шеф, так не пойдет. Разгоняй, я на ходу запрыгну.

К раввину пришли два купца с просьбой решить их спор. Тот выслушал первого и сказал:
—   Ты прав.
Тут заговорил второй и изложил свои доводы. Рав­вин выслушал его и сказал:
—   Ты тоже прав.
—   Слушай, как они оба могут быть правы? — кри­чит ему с кухни жена.
—   И ты тоже права, — отвечает раввин.

Директор одной из больниц в Тель-Авиве вынуж­ден лечь на операционный стол. Оперировать его должен хирург Рабинович.
—   Господин директор, гонорар вы должны запла­тить наперед! — требует Рабинович.
—   Как же так? В моей собственной больнице?!
—   Вы же не захотите, чтобы во время операции у меня дрожали руки от страха, что я не получу от вас ни шекеля?

Одна богатая и сердобольная еврейка решила при­гласить в субботу нищего. Поставила перед ним праз­дничное угощение и тарелку с нарезанным хлебом и халой. Она заметила, что нищий ест только сдобную булку, и обратилась к нему:
—   Хороший человек, почему вы кушаете только булку, а не берете хлеб?
Нищий, не переставая жевать, отвечает:
—   Предпочитаю сдобу.
—   Так, но сдоба стоит дороже.
—   А вы думаете, я этого не понимаю?

Разговаривают два еврея:
—   Мендель, у тебя есть бедные родственники?
—   Я о таких ничего не знаю.
—   А богатые?
—   А такие обо мне не знают.

Проходя мимо дорогого ресторана в Нью-Йорке, Рабинович услышал громкую русскую речь. Увидев через окно «новых русских», он решил прикинуться нищим и на халяву пообедать.
—    Простите за беспокойство, вы, наверное, «но­вые русские»? Я вами восхищен, вы такие богатые! Какой у вас размах! Как вы красиво одеты! Какие у вас машины! А я двадцать лет назад уехал из России. И, честно говоря, вот уже три дня совсем ничего не ел.
Новый русский, ковыряя в зубах, ответил:
—    Три дня не ел? Старик, ну, это никуда не го­дится, ты себя заставь.

Покупательница спрашивает у торговки рыбой:
—   Жива ли эта рыба?
Вздохнув, еврейка отвечает:
—   Ай, уважаемая, не знаю, жива ли я сама в та­кое тяжелое время, откуда мне знать, живет ли еше эта рыба.

Иванов и Рабинович пришли устраиваться на ра­боту в бухгалтерию. Контрольный вопрос:
—   Сколько будет дважды два?
Иванов:
—   Четыре.
Ему отказывают, просят прийти через месяц.
Рабинович:
—  Дважды два? Да сколько надо, столько и будет.
—  Давайте вашу трудовую книжку.

Встретились Абрам с Мойшей:
—   Послушай, Мойша, водка в магазине подорожа­ла в три раза!
—    Пусть дорожает в десять раз. Я за свои никог­да не пил и пить не собираюсь.

Сара сообщает Абраму:
—  Сегодня у меня не хватило денег, поэтому я зашла к тебе на работу и, поскольку тебя там не ока­залось, взяла из кармана пиджака червонец.
—  Ничего, дорогая, — отвечает ей Абрам. — Я уже месяц работаю в другом отделе.

—   Ты знаешь, Хаим, моя жена вечно выпрашивает у меня деньги. На прошлой неделе просила пятьсот рублей, вчера просила опять четыреста, а сегодня утром — тысячу.
—   На что она тратит столько денег, Мойша?
—   Понятия не имею! Я ей никогда ничего не даю.

О меламедах ходила такая поговорка:
«Сначала от меламеда прячется ученик. Когда при­ближается срок зарплаты, скрывается от него отец. В конце, когда отец хочет убедиться, чему научился сын, прячется меламед».

Поп и еврей столкнулись машинами. Вылезли. Машины всмятку.
—   Бог дал, Бог и взял, — говорит поп.
—   Как пришла, так и ушла, — говорит еврей. — Давай выпьем с горя.
—   Давай, — поп налил рюмку коньяку, — пей.
—   Ну что вы! Только после вас.
Поп выпил. Налил еврею. А тот:
—   Нет, я теперь инспектора подожду.

Еврейка переходит реку по хрупкому мосту и тря­сется от страха.
«Боже, — думает она, — если перейду, отдам сто тысяч первому же нищему».
Мост перестал качаться.
«А не слишком ли много я обещаю? Десяти будет достаточно».
Мост опять начинает качаться.
—   Боже, ты что, шуток не понимаешь?! — восклик­нула она.

Приходит Абрам в гастроном купить сметаны. А там висит объявление: «Сегодня евреям сметану не продаем». Он спрашивает, в чем дело.
—    Езжайте в торг, разбирайтесь там, — говорит продавец.
Приезжает Абрам в торг, заходит к директору, рас­сказывает, в чем дело, и требует объяснений. Дирек­тор-еврей поднимает голову:
—   А вы ее пробовали?

—   Мотя, я, наконец-то, подыскал тебе жену!
—   Богатая?
—   Десять тысяч приданого!
—   Отлично. Покажи мне ее фотокарточку.
—   Ха! С таким приданым я не показываю никаких фотокарточек.

Сара спрашивает у матери:
—   Будет ли любовь при коммунизме?
—   Если не будет денег, какая может быть любовь?

Пожилая пара готовится ко сну.
—   Абрам, ты закрыл калитку?
—   Закрыл.
—   А дверь ты закрыл?
—   На английский замок.
—   А на засов?
—   И на засов.
—   И на цепочку?
—   И на цепочку тоже закрыл.
—   А на швабру ты закрыл дверь?
—   Ой, на швабру, кажется, забыл.
—   Ну, правильно! Заходи и бери, что хочешь!

Еврейская семья ужинает. Глава семьи роняет вил­ку, но успевает ее поднять и с облегчением вздыха­ет:
—   Слава Богу, гостей сегодня не будет. Через некоторое время прибегает старший сын:
—   Папа, папа! Тетя Сара в лифте застряла!

Русский дает сыну деньги на мороженое. Еврей тоже дает и сразу бьет сына по голове. Русский спра­шивает:
—   За что?
—   А вдруг потеряет.
—   Ну вот тогда и отлупишь.
—   Тогда уже поздно будет.

Умирает старый еврей. Родичи собрались вокруг него и упрашивают:
—   Абрам, открой нам секрет: почему у тебя все­гда получался такой ароматный, крепкий чай?
Умирающий приподнимается на подушках и из последних сил произносит:
—   Евреи, не жалейте заварки!

—   Чем отличается террорист от еврейской мамаши?
—   С террористом можно договориться.

—   Абрам, какое сегодня число?
—   Посмотри в календаре.
—   Нет смысла, листок-то вчерашний.

На выборах секретаря райской партийной органи­зации была выдвинута кандидатура Бога.
—    У меня отвод! — поднимается один из анге­лов. — У него сын в Израиле.

Старый аптекарь поучает сына:
—    Если покупатель спросит: «Почем очки?», ты, Хаимушка, скажи: «Три штуки». Если он не дрогнет, скажи: «За оправу». Если он опять не дрогнет, ска­жи: «И за стекла три штуки». Если и тогда не дрог­нет, скажи: «За каждое».

Израильский кибуц.
—   Хаим, спили березку!
—   Зачем?
—  А вот приедет мать твоей русской жены, посмот­рит на березку и скажет: «Родина». А потом останет­ся жить у тебя.

Раздавали инструменты на сельхозработы. Еврею дали лопату. Тот так и эдак хочет от нее отделаться, ничего не получается. Подходит к начальнику:
—   Слушайте, что вы мне дали? Она же без мотор­чика. Лайте мне с моторчиком.
—   Да вы что?! Где вы видели лопату с моторчи­ком?!
—   А где вы видели еврея с лопатой?

—  Знаешь ли ты, что купец Гирфельд, выезжая двадцать лет тому назад из Львова, имел только пару драных штанов. Сегодня у него целый миллион.
—  Господи! Что же этот несчастный будет делать с миллионом порванных штанов?

Стоит еврей, задумался…
—   Хаим, о чем ты думаешь?
—   А вот думаю, зачем в слове «Хаим» буква «р».
—   Но там же нет буквы «р»!
—   А если вставить?
—   А зачем?
—   Вот и я думаю — зачем?

Поймал еврей золотую рыбку. Взмолилась рыбка:
—   Отпусти меня в море! Выполню все, что ни по­желаешь!
—   А мне ничего не надо. У меня есть все: деньги, дача, жена, любовница, машина, квартира. Лучше я тебя поджарю и съем.
—   Ну подумай, — просит рыбка, — может быть все же что-нибудь нужно.
Еврей подумал и говорит:
—   Ну ладно. Хочу стать Героем Советского Союза.
—   Будь по-твоему. Закрой глаза и считай до трех.
Закрыл глаза. Сосчитал. Открывает. Стоит он в чистом поле, в руке граната, а на него едут три не­мецких танка.

Анекдот в два слова: еврей — дворник.

Генерал наблюдает за подготовкой солдат к смот­ру. Его внимание привлек невысокий очкарик с боль­шим носом и огромными ушами, который марширо­вал последним, все время сбивался с ноги и отставал.
Генерал:
—   Как ваша фамилия?
—   Рядовой Рабинович.
—   Что же вы, товарищ Рабинович, отстаете и сби­ваете ритм? И вообще, что у вас за вид: ремень ви­сит, сапоги похожи на лыжи, гимнастерка не по раз­меру, висит как на полке. Посмотрите в зеркало, на кого вы похожи?!
—   Как на кого? На тетю Цилю!

Абрам работает на оборонном заводе. Сара ему говорит:
—   Все мужья как мужья, с работы домой что-ни­будь тащат, а ты?
На следующий день Абрам уходит с работы и зво­нит домой:
— Сара, я украл на заводе пару атомов и прогло­тил их. Когда шел через проходную, случайно пукнул, и проходная вдребезги! А теперь я хочу поехать на полигон.

В Бердичеве когда-то была очень популярная в еврейских кругах небольшая гостиница. В базарные дни этот постоялый двор бывал переполнен. Случа­лось, что даже по два человека спало на одной кро­вати.
Ицке и Мордуху, торговым посредникам, довелось провести ночь именно на одном узком топчане.
В полночь Мордух встает.
—   Куда ты идешь?— спрашивает Ицка.
—   Иду перевернуться на другой бок.

В небольшом городке умер многолетний председа­тель еврейской общины. На заседании правления сек­ретарь кагала произносит речь:
—      Да, мои дорогие! Если сегодня здесь, в этом зале, мы вешаем портрет покойника, то выполняем обязанность, которая обременяла нас уже давно. Этот человек еще при жизни заслуживал, чтобы висеть в том месте, где разворачивал свою деятельность…

Крупный предприниматель, к своему несчастью, заказал художнику-новатору картину, представляю­щую переход евреев через Красное море.
Художник долгие недели не отзывался, наконец, после напоминаний, явился с огромным полотнищем, покрытым сверху донизу одной краской.
—    Что же это такое? — удивился заказчик.
—    Красное море.
—   А где же войска фараона?
—   Утонули.
—    Ну, а где же, черт возьми, евреи?
—   Уже прошли.

Кантор в преклонных летах выдает дочку замуж. Чтобы собрать приданое, он просит кагал выплатить ему его жалованье за три года вперед. Кагал сомне­вается: а вдруг кантор умрет раньше?
Кантор:
—  А вы попробуйте. Если я доживу до этого вре­мени — ваше счастье. Не доживу — мое счастье.

Батюшка с раввином купили в складчину автомо­биль. Договорились, что машина не будет принадле­жать ни к той ни к другой религии. Но батюшка все же в тайне от раввина окропил машину святой водой.
Наутро идет он к машине и видит: выхлопная тру­ба стала короче почти на ладонь.

2001 год. В Санкт-Петербурге осталась одна ев­рейка — Аврора Крейсер.

Директор вызывает Рабиновича:
—   Рабинович, вы любите теплую водку?
—   Что вы! Совсем не употребляю.
—   А потных женщин?
—   Что вы! Совершенно не переношу!
—   Вот и прекрасно, пойдете в отпуск в январе.

Ушер и Мендель сидят в цирке. На арене высту­пают лилипуты. Ушер не скрывает удивления:
—   Какие они маленькие! Просто невероятно!
Мендель с жестом пренебрежения:
—   Тоже мне чудеса! Я видел и больших карликов.

Сара сшила платье с глубоким вырезом. Видна немытая грудь. Соседка язвит по этому поводу:
—   Сара, ты или выше шейся или ниже мойся.

Встречаются два еврея.
—   Абраша, здорово!
—   Здравствуй.
—   Как у тебя жизнь?
—   Ты знаешь, что такое дерьмо?
—   Ну.
—   Так оно по сравнению с моей жизнью — повидло.

Рабинович пошел на лекцию по астрономии.
—   Через пять триллионов лет, — говорит лек­тор, — Солнце погаснет и жизнь на Земле прекратит­ся.
—   Простите, — переспрашивает Рабинович, — через сколько лет?
—   Через пять триллионов.
—   Ну, слава Богу, а то мне послышалось «через пять миллионов».

В хедере:
—    Ребе, что такое гиппопотам?
—   Это такая сумасшедшая рыба.
—   А почему она живет на суше?
—   Я же и говорю: сумасшедшая.

Богу надоели безобразия на Земле, и он объявил людям, что через две недели устроит всемирный по­топ. А сам послал ангела проверить, как люди отре­агировали на его угрозу. Тот сообщает:
—   В США все приводят в порядок свои дела.
—   В Англии день и ночь играют в теннис.
—   Во Франции все заняты любовью.
—   В России всеобщий запой.
—   В Израиле осваивают морское дело. Голда Меир призвала народ за две недели научиться жить под водой.

Рассказывает 85-летний заключенный-еврей:
—    Я уже целый год в тюрьме. За изнасилование несовершеннолетней.
—   Ты? В твоем возрасте?
—    Обвинение так польстило мне, что я сам при­знал себя виновным.

—   Почему назначили выкуп за выезд?
—   Раз они считают, что евреи продавали Россию, почему бы тогда России не продавать евреев?

—   Говорят, в Одессе выпустили Драйзера.
—   Амнистия, сейчас много кого выпускают.

—   Алло! Хаим дома?
—   Еще дома, а венки уже вынесли.

—   Скажите, вы из Аддис-Абебы?
—   Нет, я Беба из Одессы.

Хаим осматривает музей восточного искусства. Останавливается перед статуей Будды с двенадцатью руками и изумленно восклицает:
— Шесть пар рук! Боже милостивый, вот кто лю­бил поговорить!

—   Рабинович, почему вы не подаете на выезд?
—    Видите ли, мне уже под восемьдесят. Сколько мне осталось? От силы лет пять. А здесь, если оста­нусь, мне могут дать еше лет десять.

—   Слушай, ты не знаешь, чем кончилось то дело, когда судились еврей с армянином?
—   Прокурор получил 10 лет.

Без окон, без дверей плывет по морю еврей?
(Айсберг)

Старики ругают молодежь. У восьмидесятилетней тети Сары свое мнение:
—    Лет шестьдесят назад я не могла выйти на ули­цу, чтобы какой-нибудь нахал не приклеился. Тепе­решние молодые люди в тысячу раз воспитаннее. Хожу в любое время суток — хоть бы глянул кто.

Богач отдал своего тупого сына в учение к меламеду. Через некоторое время зашел поинтересовать­ся, как идет учение.
—   Все хорошо. Уже разучиваем поминальную мо­литву.
—   Зачем? Я пока помирать не собираюсь.
—   Э-э! Чтоб вам жить столько лет, сколько он бу­дет учить поминальную молитву.

—    Рабинович, вы знаете, что мне поставили теле­фон?
—    Нет.
—   Как?! Вы что, не читаете телефонную книгу?!

Человека по фамилии Троцкий вызвали в ЧК.
—   Лев Троцкий — ваш родственник?
—    Что вы, даже не однофамилец.

Суд выносит решение: Рабинович должен публич­но заявить, что обруганный им Зильберкранц — чест­ный человек, а не мошенник. Рабинович встает и го­ворит:
—    Зильберкранц— честный человек? Зильбер­кранц — мошенник?
Суд призывает его к порядку. Рабинович в ответ:
—    Я что-то не пойму, мы договорились о словах или о мелодии?

Мендель и Исаак увидели полную женщину.
—   Ого, у нее рука толще, чем у меня нога.
—   Ну и нога у тебя, — заметил Мендель.

—   Абрам! Фи! Какие у вас грязные руки!
—   Э-э! Вы не видели еще мои ноги!

Абрам понес белье в прачечную. Возвращается и приносит панталоны жены.
—   В чем дело? — спрашивает она.
— Сказали, что танковые чехлы не принимают.

Изя разговаривает с отцом:
—    Или ты, папа, иди за хлебом, а я буду дома, либо я буду дома, а ты, так уж и быть, иди за хле­бом. Потому что хочешь — не хочешь, а дом кому-то стеречь надо.

Жена — Рабиновичу:
—   У нас в читальне вор!
—   А что он читает?

Два еврея входят в троллейбус.
—   Хаим, ты уже взял билет?
—   Нет, Абрам, я еще не получил разрешения.

—   Хорошо ли в Одессе с мясом?
—   С мясом хорошо, а вот без мяса совсем плохо.

Евреи и арабы строят здание на оккупированной территории под надзором американского инспектора. Инспектор спрашивает у начальника строительства:
—   Почему это арабы носят у вас по два кирпича, а евреи— по одному?
—   Вы не знаете этих лентяев! Им же лень лишний раз за кирпичом сходить.

Еврейская школа. Учитель:
—   Лети, откуда берется туча?
Изя:
—   От плохой погоды.

—   Я горжусь своим сыном, — говорит Мендель, — его досрочно освободили из тюрьмы.

—   Сема, — говорит Мендель сыну, — позвони дяде Изе и узнай номер его телефона.

—   Мендель, ты сидишь на моей шляпе.
—   Я знаю. А ты что, уже уходишь?

Вы слышали, посадили завскладом Рабиновича?
—   Когда, за что? Постойте, так вот же он идет, на той стороне улицы!
—   Значит, он еще ничего не знает!

По улице, еле-еле передвигая ноги, идет старый Рабинович.
—   Как ваше здоровье? — спрашивают у него.
—   Не дождетесь.

—   Ребе! Мой сын повредился в уме!
—   А что с ним такое?
—   Вхожу в комнату, а там — тьфу! — на тарелке ветчина, а в постели — христианская девушка.
—   Ну, это еще ничего. Вот если бы ветчина лежа­ла в постели, а девушка — на тарелке, я всерьез ис­пугался бы за этого юношу.

Зильберштейн приезжает из Бердичева в Вену, останавливается в лучшей гостинице, в гостиничном ресторане заказывает роскошный обед. Но затрудня­ется выбрать десерт.
—   Может, апельсиновое желе? — подсказывает официант.
—   Ние.
—   Кофе-глясе?
—   Ние.
—   А может, шарлотку?
—   Шарлотку? — с интересом спрашивает Зильбер­штейн. — Можно. Пускай идет прямо в номер.

Разговор двух евреев:
—   Давай встретимся завтра.
—   Давай.
—   Где?
—   Да где хочешь.
—   А в котором часу?
—   Мне все равно.
—   Значит, договорились!

—   Рядовой Рабинович, представьте себе, что вы оказались один на один с врагом. Какие шаги вы бу­дете предпринимать?
—   Большие.

—   Мендель, твой пес подпускает близко людей?
—   Конечно! Как же иначе он их укусит?

Изя звонит Мойше на работу.
—   Привет, старый козел!
—   Вы знаете, с кем вы говорите? — спрашивает незнакомый голос.
—   С кем?
—   С генеральным директором фирмы.
—   А вы знаете, с кем вы разговариваете?
—   Нет.
—   Ну и слава Богу! — говорит Изя и кладет трубку.

Двойра стоит на перроне и громко рыдает. К ней подходит бородатый единоверец.
—   Что случилось?
—   О Боже, я опоздала на поезд!
—   Намного?
—   На две минуты…
—   А верещишь так, будто, по крайней мере, на два часа!

Вокзальный перрон. Стоит компания — встречают родственника.
Подходит поезд, из вагона выходит старый еврей. Родственники бросают к нему.
—   Абрам, как доехал?
—   Ой! Слушайте, как я плохо ехал! Мне дали та­кой билет— я сидел спиной к движению поезда! У меня голова кружилась, я так плохо ехал!
—   Да ты что, не мог с кем-нибудь поменяться? Тебе уступили бы место.
—   Так в купе же никого не было.

Два местечковых еврея разглядывают афишу.
—   Смотри, тут написано: пантомима. Что еше за пантомима?
—  А, это когда люди разговаривают друг с другом, но ничего не говорят.

—   Вы слышали? Кац все-таки умер!
—   Да, но какие профессора лечили!

Русский спрашивает еврея:
—  Отчего у вашей нации такой длинный нос?
—  Отчего? Ведь Моисей сорок лет водил нас за нос по пустыне. Я посмотрю, какой у русских будет нос лет через двадцать после Великой Октябрьской рево­люции.

Рабинович — жене:
—   Страшная дороговизна.
—   Что?
—   Дороговизна страшная.
—   Где?
—   На рынке.
—   А в магазине?
—   В магазине ничего нет.
—   Все же дешевле!

—   Что будет, если скрестить еврея с турком?
—   Затурканный еврей.

1970 г. Брежнев начинает выступление:
—   Товарищи сионисты! Гул в зале.
Брежнев сверлит взором бумажку.
—   Товарищи! Сионисты опять готовят…

—   Ну зачем, Рабинович, вы пишете в анкетах «На­циональность — еврей»?
—     Видите ли, у меня младший брат в Киеве, по национальности — украинец, сестра в Кишиневе, по национальности — молдаванка, отец в Риге, по наци­ональности — латыш, а племянник в Будапеште, по национальности — венгр. Вот я и подумал: должен же в такой космополитической семье быть хоть один еврей!

Старая тетя Хая написала письмо Богу:
«Дорогой Бог! Пришли мне двадцать рублей купить мацы к Пэсаху».
Почта направила письмо в ЦК КПСС, так как ад­рес Бога ей был неизвестен.
В канцелярии ЦК решили пожалеть старуху, вло­жили в конверт червонец и отослали.
На следующий год тетя Хая снова пишет письмо: «Дорогой Бог! Спасибо за деньги. Но прошу тебя, больше не посылай мне перевода через ЦК. В про­шлом году они украли у меня половину».

—   Абрам, где ты работаешь?
—   Нигде не работаю.
—   А что делаешь?
—   Ничего не делаю.
—   Ей-богу, отличное занятие!
—   Да. Но конкуренция огромная

Приходит знакомый к Гольдбергу и видит, что тот перевязывает талию веревкой.
—   Что ты делаешь?!
—   Вешаюсь.
—   Тогда завяжи веревку на шее!
—   Пробовал — задыхаюсь.

Похоронная процессия. Прохожий спрашивает Рабиновича:
—   Вы не знаете, кого это хоронят?
—   Какого-то артиста Лейкина.
—   Ой, а разве он умер?
— Наверное… Если только это не генеральная репетиция…

—  Большое или маленькое государство — Израиль?
—  Конечно, это большое и могучее государство. Иначе его звали бы просто Изя.

В израильскую армию прибыл инспектирующий американец. Два генерала идут по территории воин­ской части.
—   Дисциплина у вас ни к черту не годится, — за­мечает американский генерал. — Только что мимо прошел рядовой и не поприветствовал вас.
—   Что вы говорите? Я сейчас!
Еврейский генерал догоняет солдата и дергает его за рукав:
—   Зема, ты что, на меня обиделся?

Сват говорит матери невесты:
—   Потрясающий жених! Но у него есть один ма­ленький недостаток: он заикается.
—   Что, всегда?
—   Боже упаси! Только когда говорит.

Петька встречает Чапаева в Тель-Авиве под еврей­ский Новый год:
—   Шана това, Василий Иванович! (С Новым годом!)
—   Воистину това, Петька!

Американец угощает Рабиновича черной икрой.
—    Боже мой, как вы от нас отстали, — говорит Рабинович. — Это мы ели пятьдесят лет назад.

Еврея забрали в армию и послали служить в Аф­ганистан. Однажды ночью он стоит на посту. Увидев промелькнувшую вдруг тень, он пустил автоматную очередь без предупреждения, со страха.
Прибежал командир:
—   Ты чего стреляешь?
—   А чего он топчет мой родной Афган?!

На еврейском кладбище мать хоронит малолетне­го сына, причитая:
—    Ну, попроси, сыночек, Господа, чтобы Сарочка вышла замуж. И еще попроси у него, чтобы дядя Хаим выздоровел. И чтобы Натана не взяли в солда­ты…
Наконец стоящий рядом человек не выдерживает:
—   Послушайте, почтеннейшая, если у вас столько дел к Господу, надо было идти самой, а не посылать несмышленого мальчика.

Сидят двое нищих. Перед одним плакатик: «Инвалид «афганец», перед другим — «Собираю на выезд­ную визу в Израиль». У «афганца» полно монет, а у еврея — ни одной.
—    Слушай, — говорит прохожий второму нище­му, — назовись тоже «афганцем»!
Тот оборачивается к соседу:
—  Хаим, ты слышишь, они будут учить нас коммер­ции!

—   Будьте любезны, попросите к телефону Рабино­вича.
—   Вам какого, старшего или младшего?
—   Старшего.
—   Вы знаете, они оба умерли.

—   Послушайте, Рабинович, вы не могли бы дать мне адрес ближайшего публичного дома?
—   Записывайте.
—   Записываю.
—   Парнас. Площадь Согласия, 32.

Хана родила первого сына.
Вечером собрались гости. Чтобы уберечь дитя от злых чар, родители убирают колыбель в темный угол комнаты, а вместо ребенка прикрывают одеялом ста­рую собаку.
Однако пожилая соседка Двойра не может пере­бороть любопытство. Она приподнимает краешек одеяла, тарашит глаза и заявляет охрипшим голосом:
—   Дай ему Бог здоровья! Вылитый отец!

Старший брат — младшему:
—   Хаим, скажи «перепелка».
—   Ну, перепелка.
—   Без «ну»! Просто «перепелка».
—   Ну, перепелка.
—   Просто «перепелка», без всяких там «ну»!
—   Перепелка.
—   Ну!

—   Рабинович, вы где пропадали все это время?
—   Работал в негритянском джазе.
—   И много там у вас негров?
—   Да нет, кроме меня и Левы — одни евреи.

Двое евреев-заключенных смотрят в зарешеченное окно. Один не выдерживает и говорит, тяжело вздох­нув:
—   Бедный Гоша! В такой дождь выйти из тюрьмы!

Две женщины переговариваются с балконов домов, расположенных на противоположных сторонах улицы.
—   Роза, твой пришел?
—   Не пришел, чтоб он сдох! А твой?
—   А мой пришел!
—    Ну, чтоб он сдох, как и мой!

Муж Двойры уехал по делам. В это время умерла его сестра. Двойра должна сообщить мужу о несчас­тье, как можно осторожнее, потому что у него боль­ное сердце. Двойра посылает телеграмму: «Сара не­опасно заболела. Похороны в четверг».

В салоне Ротшильда выступает молодой многообе­щающий пианист. После концерта к нему подходит хозяин дома и говорит:
—   Я слышал Ференца Листа… Юноша низко кланяется.
—    Я слышал Антона Рубинштейна… Юноша кланяется еще ниже.
—   Я слышал Игнация Падеревского… Юноша кланяется до самой земли.
—   Но никто из них так не потел!

На приеме у банкира Гольдберга встречаются быв­шие компаньоны Кац и Кон. Гольдберг:
— Господа, позвольте, я вас представлю друг другу.
Кац (Кону):
—    Подлец!
Кон (Кацу):
—    Свинья!
Гольдберг:
— А, так вы уже друг друга знаете!

Провинциальный еврей впервые попал в большой город. Выходит из вокзала, видит большую площадь, посередине — милиционера-регулировщика. Долго разглядывал его, наконец, подходит поближе и спра­шивает:
— Простите, но с кем вы сейчас разговариваете?

Идет экскурсия туристов по раю. Видят, сидит ста­рая еврейка, вяжет носки. Они с большим почтени­ем говорят ей:
—    Вы — такая знаменитая! Вы— самая великая женщина в истории! Вы родили такого сына! Вы по­нимаете, что для нас Иисус Христос…
—   Да, да. Но если бы вы знали, как мы с мужем хотели девочку…

В одесском трамвае:
—   Вы выходите?
—   Да.
—   А впереди вас выходят?
—   Да!
—   А вы спрашивали?
—   Да!!!
—    И что они вам ответили?

—   Сара, сколько ты весишь?
—    В очках — сто двадцать килограммов.
—   А почему в очках?
—   А без них я не вижу цифр.

Предпринимателя обвинили в подделке векселей.
После выступления прокурора и защитника судья дает последнее слово обвиняемому.
Янкель встает и торжественно объявляет:
—   Высокий суд! Я невиновен! Беру Бога в свиде­тели, что…
—   Поздно, — прерывает судья, — список свидете­лей закрыт.

В Бердичев приехал цирк. Зильберштейн наблю­дает, как скрипач играет вариации, раскачиваясь на проволоке. Наконец замечает:
—   Ну, предположим, до Паганини ему далеко…

В одном доме встретились два знаменитых равви­на. За весь вечер они не обменялись друг с другом ни одним словом.
Провожая одного из них, хозяин дома спрашива­ет о причине столь удивительного молчания.
—    Видите ли, — отвечает раввин, — я великий раввин и он великий раввин. Он знает все, и я знаю все. Так о чем же нам между собой разговаривать?

Старая Одесса.
—   Боже мой, кого я вижу. Соломон Моисеевич!
—   Меня зовут Соломон Маркович.
—    Вы мне будете рассказывать, как вас зовут?! Я вашего папу с детства знал. Он был таким высоким, красивым, кучерявым!
—   Ничего подобного! Мой папа был маленький и лысый.
—   Ай, идите к черту, вы не знаете своего папу!

Однажды спросили хелмского умника:
—    Почему лошадей значительно меньше, чем ко­ров, хотя коров, как известно, значительно больше режут на мясо?
Еврей, не задумываясь, ответил:
—   Тоже мне вопрос! Это из-за конокрадов, кото­рые воруют только лошадей…

Богач, которому во время торжества выпала честь прочитать раздел из библиотеки, спросил у раввина:
—   Как вам, ребе, понравилось мое чтение?
—     Меня, сын мой, удивляет твоя гениальная па­мять!
—   Это меня очень радует, ребе!
—     Понимаешь, ты очень точно повторил все про­шлогодние ошибки.

—   Доктор, у меня, кажется, насморк.
—   Нет, у вас сифилис.
—   Ну, слава Богу! А я уж думал, что простыл…

В еврейской семье какое-то семейное торжество.
Пришли гости. Все сидят, выпивают, закусывают, чем Бог послал, а Бог им послал все, что душе угод­но.
Приходит из школы маленький Изя, раздевается, садится вместе со всеми за стол, придвигает к себе тарелку с икрой и прямо ложкой начинает ее уминать.
—   Изя, разве так можно? Ведь это тебе не греч­невая каша!
Изя спокойно продолжает уничтожать черную икру и говорит:
—   Точно, никакого сравнения!

—   Как разговаривает умный еврей с глупым?
—   Во-первых, по телефону, а во-вторых, из Нью-Йорка.

Хаим сидит в тюрьме. Знакомый спрашивает:
—   Что ты там кушаешь?
—   Хлеб и воду.
—   Дурак, ты не мог это кушать дома?

На рынке старая еврейка подходит к прилавку с курами и спрашивает:
—   Скажите, это ворона?
—   Какая ворона? Это курица!
—   А это ворона?
—   Это тоже курица!
—   Я сама вижу, что курица. Я спрашиваю, жаре­на она или ворона?

Несут старого еврея, сидящего в гробу, через весь город. На пути попадается один из знакомых:
—   Рабинович, вы же живы!
На это Рабинович флегматично ответил:
—   А! Какое это уже имеет значение!

—    Господин Кацман, я хочу жениться на вашей дочери.
—   Серьезно? А с моей женой вы уже переговори­ли?
—   Да, но мне больше нравится дочь.

—   Ну и врун этот Хаим! Я ему утром рассказал, что у меня сорвался трехметровый сом, а вечером он говорит, что поймал его. Как можно так нагло врать!

Рабинович приходит к директору завода:
—   Вам нужен начальник отдела кадров?
—    Нет.
—   А зачем вы его тогда держите?

Гольдман выиграл главный приз в лотерее, поста­вив на число сорок девять. Кац его спрашивает:
—   Как ты додумался поставить на сорок девять?
—    Очень просто. Мне снились семерки, я сосчи­тал их, насчитал шесть штук и поставил на сорок де­вять.
—   Но ведь семью шесть— сорок два, а не сорок девять!
—    Вот и ходи без штанов со своей математикой!

Сидит старый еврей на пепелище. Сгорел дом, жена, дети. Сидит старый еврей и плачет. Идет мимо сосед.
—   Что случилось?
—   Да вот, дом сгорел.
—   Надо же, какое горе! А жена где?
—   И жена сгорела.
—   Ой, какое горе! А дети где?
—   И дети сгорели.
—   Какой ужас. Ну, а вообще, как дела?

—    Вы, товарищ Рабинович, прямо скажите, не виляя: стоите ли вы за советскую власть?
—    Конечно! Лучше за нее стоять, чем сидеть!

Мендель оскорбил Абрама, обозвав его дураком. Тот пожаловался раввину и потребовал публичного извинения.
Мендель прикидывается:
—   Думаете, я знаю, как это делается?
—   Ничего трудного, скажешь просто: «Абрам — не дурак, извиняюсь».
Настал молитвенный день. Мендель выходит на середину синагоги и говорит:
—   Абрам не дурак? Извиняюсь…

—    Мойша, почем у тебя гробы?
—    По пятнадцать.
—  Ха, у Рабиновича по двадцать, так там хоть есть где развернуться.

В уставе израильской армии появился новый пункт, запрещающий отвечать вопросом на вопрос. И все после того, как Рабинович на вопрос: «Где вы были этой ночью?» ответил: «А что, разве была атака?»

Перед выходом из здания суда.
—   О, Рабинович, привет! Куда это вас?
—   По решению суда— в тюрьму.
—   А-а-а!.. Ну, пока.

—   Товарищ Швондер, я вам уже писал в домо­управление, что у меня крыша протекает.
—  Это потому, что идет дождь. Неужели не понят­но?

Рабиновича исключили из партии, и снится ему сон. Советский Союз напал на Израиль и проиграл. Брежнев обращается к Моше Даяну:
—   Говори, чего ты хочешь, все сделаю!
—   Прими Рабиновича обратно в партию.

Инспектор из ОВИРа отговаривает еврея-ученого эмигрировать в Израиль:
—   Работа у вас хорошая, квартира хорошая, чего же вам еще не хватает?
—   Жена настаивает.
—   И вы, мужчина, не можете повлиять на жену?
—   Родители жены тоже хотят ехать…
—   Так пусть они и едут, а вы оставайтесь!
—   К сожалению, я единственный еврей в семье…

Празднование Йом Кипур кончилось. По дороге в синагогу Лейзер поучает семью:
—  После суточного поста не следует набрасываться сразу на пишу. Это вредно. Надо еще минут десять подождать.

Беременная еврейка пришла к гинекологу. Он ее осмотрел:
— У вас неправильно расположен плод.
—   Доктор, что же мне делать?
—   Вы еврейка?
—   Да.
—   Отец ребенка тоже еврей’?
—   Да.
—   В таком случае, не волнуйтесь: ребенок выкру­тится.

Один еврей пишет своему соседу: «Я теперь переживаю трудные времена и вынуж­ден обратиться к тебе за помощью. Не удивляйся, что я не пришел сам. Я хочу, чтобы мой посланец был свидетелем твоей симпатии ко мне».

Из комиссионного магазина один еврей обидчиво говорит прохожему:
—    Что? Я — легавый?! Ты посмотри на меня! Ты когда-нибудь видел еврея-милиционера?!

—   Мендель, что будет, если я нарушу одну из де­сяти заповедей?
—   Останется еще девять.

Старый еврей приходит к раввину:
—    Что мне делать, ребе? Мой сын стал христиа­нином.
—   Приходи завтра, я попрошу совета у Иеговы.
На следующий день еврей приходит:
—   Ну что, ребе?
—    Бог мне сказал, что ничем помочь не сможет: у него та же проблема.

Одному еврею в поезде все время не везло: каж­дый раз его кто-нибудь избивал — то на платформе, то в тамбуре хулиганы, то пьяный официант в ваго­не-ресторане.
Попутчик ему говорит:
—  Слушайте, сколько можно такое терпеть, и куда вы, собственно говоря, едете?
А тот:
—   Если морда выдержит — аж до самой Одессы.

Мендель сломал ногу, и врач, наложив гипс, за­претил ему в течение трех месяцев спускаться и под­ниматься по лестнице.
Через три месяца врач снимает гипс.
—  Доктор, — спрашивает Мендель, — а теперь мне можно ходить по лестнице?
—   Конечно.
—  Ну, слава Богу! А то знаете, как трудно с поло­манной ногой спускаться и подниматься по водосточ­ной трубе.

—   Сара, ты ничего не заметила? У меня давно выпадают волосы. Это ужасно! Как мне их сохранить?
—   Абрам, не волнуйся, это же пустяк, складывай волосы в картонную коробку!

—   Сара, вы слышали, вчера со льдины сняли Папанина?
—   Да-а-а? А кого назначили?

—   Кто скажет, как жили древние евреи?
Петя:
—    Догадываюсь, что плохо, так как обрезание производили каменными топорами.

Мендель с женой собираются в гости. Он давно готов, но жена долго не отходит от зеркала.
—  Ну, ты скоро? — спрашивает он. — Назови хоть примерную дату!

Рабинович у врача:
—  Доктор, что делать? Я постоянно разговариваю сам с собой.
—   Мешаете близким?
—   Нет, я живу один.
—   Так разговаривайте на здоровье.
—   Ах, доктор, если бы вы знали, какой я нудный.

—   Представляешь, еду я по Бердичеву в трамвае и вдруг вижу Карла Маркса!
—   Не может быть! Неужели в Бердичеве трамвай пустили?!

—   Скажите, пожалуйста, в этом ли доме живет Мюллер?
—   Да, на третьем этаже. Его фамилия Фогель.

Хаима спрашивают:
—   Где ты работаешь?
—   В доменном цехе.
—   И что ты там делаешь?
—   Домино.
—   А в чем заключается твоя работа?
—   Сверлю дырки.
—   А почему ты второй месяц дома сидишь?
—   А у нас теперь идет процесс «пусто-пусто».

После войны встретились Иван и Абрам.
—    Завидую тебе, Абрам, — говорит Иван, — на собственной «Победе» катаешься.
—    А я тебе тоже, Иван, завидовал, когда ты всю войну на танке катался.          ‘

—   Рабинович, где вы работаете?
—   На железной дороге.
—   И много там наших?
—   Двое. Я и шлагбаум.

Встречаются два еврея.
—  Абрам, ты слышал, что к нам в Одессу приехал Эйнштейн?
—   А кто это?
—   Ты что, не знаешь Эйнштейна, он же изобрел теорию относительности.
—   А что это за теория?
—  Представь, что ты лежишь в постели с молодой красивой девушкой. Для тебя это что? Прекрасный миг.
—   Ну?
—  А когда ты в действительности лежишь в посте­ли со своей женой, что тебе кажется? Что проходит вечность! Это и есть теория относительности.

Сидит старый аптекарь, готовит лекарство: что-то перемешивает, переливает из колбочки в колбочку. К нему подбегает помощник.
—    Рабинович, вы слышали? Ципельман умер!
—   Ай… умер-шмумер… лишь бы здоров был…

Разговаривают два еврея:
—    Что ты такой печальный?
—     Работа, работа… С утра до вечера. И ничего кроме работы.
—   И давно ты так работаешь?
—   Завтра начинаю.

—   Хаим, что это за веревочка вокруг твоего пальца?
—   Моя Сима завязала, чтобы я не забыл отправить ее брату письмо.
—   Так развяжи! Ты же его уже отправил.
—   Куда? Она забыла мне его дать.

Телефонный звонок в квартире Менделя.
—   Извините, пожалуйста, вас беспокоит Сара.
—   Извините, пожалуйста, но Сара меня не беспо­коит.

Еврей спрашивает у китайца:
—   А сколько вас, китайцев, на Земле?
—   Да больше миллиарда.
—   Надо же… А почему, в таком случае, ваших не видно? Все наши, да наши.

—    Скажите, правда, что у одесских проституток глаза светятся?
—    Не может быть! Если бы светились, то в Одессе все время были бы белые ночи.

На повестке дня израильского кнессета стояла про­блема: можно ли отвечать вопросом на вопрос. Кнессет долго обсуждал эту проблему и вынес решение:
—   А почему нет?

Гольдберг, известный карточный шулер, предста­ет перед Богом.
Господь спрашивает:
—   Чего ты хочешь?
—   Хочу в рай.
—   Исключено. Шулерам нет места в раю.
—   Отныне обещаю играть честно. Может, переки­немся в покер?
—   На что?
—   Если выиграю, попаду в рай, проиграю — в ад.
—   Ладно, — соглашается Бог. — Я раздаю карты. Гольдберг:
—   Только попрошу без чудес!

Идет опера «Кармен». В ложе рядом с Менделем оказалась слишком общительная дама, которая меша­ла ему своей болтовней.
После окончания спектакля она обращается к Мен­делю:
—    В следующее воскресенье ставят «Аиду», прихо­дите, пожалуйста.
—     Обязательно приду, — говорит Мендель, — я вас в «Аиде» еще не слышал.

Рабинович на базаре:
—    Это шкура натурального тигра?
—    Да вы что, хотите натурального тигра за сто пятьдесят? Натуральный стоит тысяч сорок золотом!
—   Так мне что, доплатить?

 

Молодой еврей приходит к раввину:
—   Ребе, я хочу жениться на дочери Шнеерзона.
—   Так женись.
—   Но ее родители против.
—   Так не женись.
—   Но я ее очень люблю.
—   Так женись.
—   Но мои родители тоже против.
—   Так не женись.
—   Но я не могу без нее жить.
—   Так женись.
—   Но на что мы будем жить?
—   Знаешь, какой я дам тебе совет? Крестись!
—   Зачем, ребе?
—   Затем, чтобы ты морочил голову попу, а не мне.

В израильском аэропорту висит огромный плакат: «Не думай, что ты самый умный. Здесь все — евреи».

Возчик Айзик покупает лошадь на базаре.
—      Возьмите именно эту лошадь, — уговаривает торговец, — этот гнедой сумеет пробежать галопом шесть миль без остановки…
—      А зачем мне такой конь?! — удивляется Ай­зик. — Ведь я живу всего лишь в трех милях отсюда.

Склонный к философским рассуждениям Фроим не может уснуть. Его донимает блоха.
—    Чертова блоха! — наконец говорит он. — Я тебя не понимаю. Если ты здорова, то что ты делаешь в кровати. Если же ты больна, то чего прыгаешь?

Хелмский пекарь на вопрос, как делаются баран­ки, отвечает коротко и образно:
—   Берут дырку и обкладывают ее вокруг тестом…

Приходит девушка к раввину:
—        Ребе, двое мужчин одновременно просят моей руки. Но вот проблема: один из них— вор, а дру­гой — насильник. Кого вы посоветуете выбрать?
—        Знаешь, — говорит ребе, — это не просто слу­чай. Я должен посоветоваться с Богом. Посиди здесь, я пойду в другую комнату.         
Едва он вышел, как с кухни заходит жена раввина и шепотом говорит девушке:
— Я не знаю, что вам посоветует мой ученый муж, но что до меня, так пусть меня лучше два раза изна­силуют, чем один раз ограбят.

Два еврея спорят:
—   Белое — это цвет?
—    Нет, это просто — белое и все.
Идут к раввину.
—   Ребе, белое — это цвет?
—   Да, цвет.
—   И черное — цвет.
—   Нет, это темнота— и все.
Идут к раввину.
—   Ребе, черное — это цвет?
—   Да, цвет.
—   Ну? Значит, я тебе продал цветной телевизор.

Уличный мальчишка обращается к зевающему ев­рею:
—   Господин купец, смотрите, не проглотите меня!
—   Не бойся, — успокаивает его еврей. — Мы, ев­реи, свинину не употребляем.

В застойные времена в синагоге выбирали равви­на. Кандидатур было три: один прекрасно знает Тал­муд, но не член КПСС; второй — член КПСС, но плохо знает Талмуд; третий и Талмуд знает, и член КПСС, но еврей.

В синагоге идут выборы раввина. Все предлагают Рабиновича. Встает Хаймович:
—   Я могу сказать свое мнение?
—   Пожалуйста, говорите.
—   Вот вы предлагаете Рабиновича, а между про­чим у него дочь — проститутка.
—   Хаймович, что вы говорите! У Рабиновича во­обще нет дочери. У него четыре сына — и все!
—   Ну, я сказал свое мнение, а вы решайте.

—   Скажите, ребе, это большой грех, что у моей Сарочки ребенок родился до свадьбы?
—   Какой там грех! Откуда ребенок мог знать, ког­да свадьба?

Мужу 70 лет, жена на сорок лет моложе. Их суп­ружество давно уже платоническое. Вдруг жена за­являет:
—  Господь услышал наши молитвы — у нас будет ребенок! Это чудо есть доказательство безгранично­го милосердия Божия.
Муж идет за советом к раввину.
—  Послушай, — говорит раввин, — у меня был знакомый охотник. Как-то раз по рассеянности он взял вместо ружья зонтик. Вдруг из зарослей выбега­ет лев. Мой знакомый раскрыл зонтик, раздался вы­стрел, и лев упал мертвым…
—  Не может быть! Кто-то, наверное, выстрелил сбоку!
—  Вот именно!

К раввину пришла женщина. Служка спрашивает:
—   Вы по какому вопросу?
—   От меня ушел муж, и я хочу знать, вернется ли он ко мне?
Служка вышел, через секунду возвратился:
—   Ребе говорит, что муж вернется, но лично я думаю, что нет!
—   Как это так?! Сам ребе говорит, что да, а ты — что нет!
—   Потому что ребе вас не видел, а я вижу.

В поезде молодой человек то и дело достает из кармана коробочку с обручальным кольцом. Еврей, сидящий напротив, начинает рассуждать: «Этот моло­дой человек собирается жениться. Но на ком? Поезд идет на Жмеринку, а в Жмеринке, насколько мне известно, сейчас три невесты. Для дочери Гитмана он слишком беден. Для дочери Капцевича он слишком интеллигентен».
—   Молодой человек, и когда же ваша свадьба с дочерью Хаймовича?
—   Откуда вы знаете?
—   Я вас вычислил.

В поезде едет большая еврейская семья.
Маленький внук спрашивает бабушку:
—   Бабушка, откуда дети берутся?
—   Боренька, это очень долгий процесс: из семени прорастает растение, потом оно цветет, в цветочках есть тычинки и пестики…
С верхней полки раздается голос:
—   Мадам, а что — старый способ уже отменили?

Ребе ругает Гершеле Острополера за постоянное злоупотребление спиртным.
— Ребе, я пью, чтобы утопить в вине свои несчас­тья.
— И что? Это тебе удается?
— Ой, ребе, как они умеют плавать!..

В Йом Кипур еврей-портной встречает ребе и рас­сказывает ему:
—      Я сегодня во время молитвы сказал Всевышне­му: «Конечно, я грешен. Иной раз выполняю заказы не в срок, краду обрезки материала… Но и ты, Господи, не без греха: посылаешь на землю войны, го­лод, гибнут невинные люди. Давай простим друг дру­га и будем считать, что мы квиты».
Раввин говорит:
—      Он у тебя еще счастливо отделался. Ты мог бы заставить его послать на землю Мессию.

Хаймович ведет трамвай. Вдруг к нему в кабину врывается террорист с автоматом:
—   А ну, гони в Финляндию, быстро!
—   Вы что? Это же трамвай.
—   Гони, а то хуже будет!
—   Хорошо, хорошо, только уберите автомат, — и объявляет в микрофон: — Следующая остановка — Хельсинки.

—   Хаим, ты большой поц.
—   Да, но кто бы это оценил?

В поезде едут два еврея-коммивояжера, и каждый скрывает от другого маршрут своей поездки. Все-таки конкурент! Наконец один спрашивает:
—   Хаим, куда же ты все-таки едешь?
—   Я? В Бердичев.
— Хаим, ты мне сказал, что ты едешь в Бердичев, чтоб я не подумал, что ты едешь в Бердичев. Но ты действительно едешь в Бердичев. Что же ты меня обманываешь?

Пожилой еврей едет в купе с молодой красивой женщиной. Время от времени он поглядывает на нее, затем отворачивается и бурчит себе под нос: «Фу!» Наконец женщине это надоело, и она спрашивает:
— Интересно, что вы имеете в виду под вашим «фу»?
—   Честное слово, барышня, не вас. Просто каж­дый раз, когда я вижу красивую женщину, я вспоми­наю свою жену. Фу-у!

В вагоне пожилой еврей то и дело заходится от смеха, а через секунду огорченно машет рукой. По­путчик спрашивает, в чем дело.
— Как в чем дело? Я от скуки сам себе расска­зываю анекдоты и смеюсь. А потом вспоминаю, что этим анекдотам уже сто лет, и машу рукой…

В одном местечке еврейка приходит к раввину. Тот сидит и читает Талмуд.
—   Ребе, мой муж хочет со мной развестись.
—   Почему? — спрашивает раввин, не отрываясь от книги.
—   Он говорит, что не может жить с такой уродиной.
Раввин поднимает голову, смотрит на женщину и восклицает:
—   Твой муж прав!

В купе ночью вдруг раздается сильный стук. Испу­ганные пассажиры спрашивают:
—   Что это упало?
Еврей отвечает:
—   Это мое пальто упало.
—   А почему так стукнуло?
—   Так это я ж в нем лежал.

На перроне к еврею, из-под носа которого ушел поезд, подходит какой-то мужичок и спрашивает:
—   Что, упустил поезд-то?
—   Не упустил — спугнул я его!

Два еврейских купца встречаются в поезде. Один из них говорит:
—   Спорим на гульден, что я угадаю ваши мысли?
—   Ну, спорим.
—    Вы не хотите объявлять себя банкротом и еде­те в Вену договариваться с кредиторами. Я не прав?
—   Вот вам гульден.
—   Значит, я отгадал ваши мысли?
—   Нет, у меня были совсем другие планы, но вы подали мне хорошую идею!


Как скачать?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *