Политическая активность русскоязычных иммигрантов в Израиле (Теодор Фридгут)
Политическая активность русскоязычных иммигрантов в Израиле
Анализируя в начале 1980-х годов результаты исследования «русских» иммигрантов «второй волны», Гительман отметил, что активно вступая в социальную, экономическую и культурную жизнь Израиля, они так же активно влились и в политику, но на лидирующие позиции выходили очень медленно (Гительман, 1982: 144). В тот период была предпринята неудачная попытка создать партию, ориентированную на русскоязычных иммигрантов, под руководством Эдуарда Кузнецова. Ситуация существенно изменилась под давлением сотен тысяч иммигрантов, прибывших в Израиль в первые два года «большой алии». Уже в предвыборной кампании 1992 года опросы показали, что 68% иммигрантов хотели бы иметь «свою» партию, отстаивающую их интересы (Фридгут, 2000). Хотя «репатриантская» партия, созданная тогда под руководством бывшего «отказника» из Москвы Юлия Кошаровского, не сумела пройти в кнессет (кроме нее еще две небольшие «русские» партии), она мобилизовала иммигрантский сектор общества и проложила дорогу партии «Исраэль ба-алия» (ИБА), возглавляемой Щаранским, на парламентских выборах 1996 года. Успех ИБА — получение семи депутатских мандатов — основывался на широкой общественной структуре, сформированной в первой половине 1990-х годов: под «зонтом» «Сионистского форума», основанного Щаранским, в период до 1993 года было создано 35, а в период до 1996 года — 55 организаций (Зильберг, 2003: 199; Гительман, 1994: 153). Социальные, образовательные и культурные общественные организации, проникавшие во все слои русскоязычной общины, обеспечили каналы мобилизации поддержки иммигрантами новой партии. Наряду с Щаранским ее возглавили также лидеры второй волны иммиграции, у которых был опыт активной работы в различных партиях. Хотя они далеко не всегда понимали и принимали реальные потребности иммигрантов, они передали новой партии свой опыт и преданность. Кроме того, партийные активисты преуспели в объединении большого числа пенсионеров и безработных, превратив их в агитаторов и пропагандистов, дав им ощущение востребованности и полезности. Таким образом, даже самые отчужденные иммигранты были вовлечены в политическую систему и почувствовали себя гражданами, мнение которых что-то значит. Ощущение гражданской состоятельности, представление о том, что политическим путем положение дел можно изменить к лучшему, стало одним из ключевых моментов в процессе интеграции иммигрантов из бывшего СССР. Политическая социализация стала для них ступенью к более широкой социализации в израильском обществе.
Но уже в 1996 году, когда 175 тысяч русскоязычных избирателей провели «свою» партию в кнессет, было заметно, что чем дольше иммигрант живет в Израиле, тем охотнее он голосует за «большие» израильские партии. И в 1996, и в 1999 году «Исраэль ба-алия» была партией пенсионеров, новоприбывших и плохо адаптировавшихся иммигрантов (Фридгут, 2000: 64; Ханин, 2000: 237-238). Как и многие этнические партии, «Исраэль ба-алия» провела две каденции в кнессете и после поражения на выборах 2003 года (лишь два депутатских мандата), следуя настроениям своих избирателей, формально присоединилась к партии «Ликуд», а ее правые и левые ответвления влились в соответствующие «большие» израильские партии.
Хотя принято считать, что иммигранты придерживаются правых взглядов, анализ их электорального поведения показывает, что это упрощенное мнение. Скорее всего, на данный стереотип повлияли такие политические деятели, как Авигдор Либерман — лидер партии «Наш дом — Израиль», Натан Щаранский с его постепенным сдвигом вправо от либерального центризма. Под руководством журналиста Эдуарда Кузнецова газета «Вести» также увлекла своих читателей на правый фланг политической активности (впоследствии из-за этой позиции Кузнецов был вынужден уйти из газеты). Уже в 1992 году 47% иммигрантов из бывшего СССР проголосовали за партию «Авода», 18% — за «Ликуд», еще меньше — за «русскую» партию «Да» («Демократия и алия») Юлия Кошаровского и еще два небольших «русских» списка. В 1999 году 56% «русских» иммигрантов поддержали партию «Авода» и ее лидера Эхуда Барака. Примерно таким же было процентное соотношение израильтян, проголосовавших за эти партии. В 1996, 2001 и 2003 годах большинство «русских» иммигрантов поддержали партию «Ликуд» и ее кандидатов в кнессет (Фридгут, 2000: 60-67; Элазар и Сандлер, 1998). Иммигранты из СССР/СНГ, оказавшиеся в развитой политической системе, не испытывают постоянной привязанности к определенной политической партии, в отличие от коренных израильтян, сформировавшихся в исключительно политизированном обществе, где все, от медицинского обслуживания до спорта, связано с той или иной партией. Иммигранты более прагматичны в своей политической лояльности, они хотят получить ответы на свои конкретные нужды (Лисица и Перес, 2000: 264-265).
Кроме того, иммигранты готовы изменить свое отношение к конкретной политической проблеме в зависимости от изменения обстоятельств, но они менее переменчивы по отношению к абстрактным политическим ценностям, таким как «свобода против анархии» и к фундаментальным ориентирам в политике (Гительман, 1982: 338, 344).
Чтобы понять первопричины политической активности иммигрантов, следует учесть обстоятельства их приезда и первых пяти лет жизни в Израиле. По-моему, следует пересмотреть сложившееся представление, будто бы у иммигрантов отсутствуют политический опыт и традиции правовой культуры. Хотя советская система подавляла личное мнение и инициативу, одним из ее парадоксов была широкая пропаганда прав и свобод советского человека, которая обостряла осознание ограниченности прав личности и противоречий внутри системы. Каждый советский гражданин прекрасно видел те стороны жизни, которые вызывали критику, и пользовался возможностью пожаловаться на них (Фридгут, 1979: 224-234; Лешем и Лисак, 2000: 58). Приехав в Израиль, иммигранты столкнулись с совершенно иной политической системой, в которой можно было делать выбор реальных политических позиций, где избиратель в период избирательной кампании может выразить свое мнение о недостатках органов власти, где величина общины и ее организационная сплоченность могут обеспечить политические дивиденды, главным из которых является повышение личной безопасности и благосостояния. Это было особенно важно для иммигрантов «большой алии» 90-х годов, которые покидали СССР/СНГ из-за политической и экономической нестабильности. Приехав в Израиль, они отдавали голоса той партии или кандидату, которые были в состоянии обеспечить личную безопасность граждан и социльно завоеванный или экономический статус. Как уже отмечалось, чем дольше иммигрант живет в Израиле, тем вероятнее он проголосует за одну из традиционных партий политического истеблишмента, чем за иммигрантскую партию (Ханин, 2000: 237-238). Таким образом, из тех 56% избирателей-иммигрантов, отдавших в 1999 году свои голоса партии Щаранского «Исраэль ба-алия» (41%) и партии Либермана «Наш дом — Израиль» (15%), через два года осталось лишь 15%. По данным исследований и по результатам парламентских выборов 2003 года, эта тенденция остается неизменной (Гаарец, 2001). Вчерашние иммигранты голосуют сегодня так же, как и все остальные израильтяне.
Политическая ситуация варьируется на местных уровнях. Хотя иммигрантские партии не особенно преуспели на общенациональном уровне, во многих небольших городах с высокой концентрацией иммигрантов их общины добились большего признания. В 1999 году на муниципальных выборах иммигранты из СССР/СНГ избрали в городские советы около 100 своих русскоязычных представителей. Во многих городских советах они составили часть правящих коалиций и получили должности заместителей мэров, а в одном городе мэром стал русскоязычный депутат (Кац, 2000). Многие из «русских» депутатов городских советов организовали работу по защите интересов иммигрантов получили право голоса в местных общинных центрах и школах влияют на подготовку и исполнение муниципальных законов и ДР. Ханин подсчитал общее количество русскоязычных членов местного руководства, прибавил к ним несколько десятков депутатов кнессета, высокопоставленных чиновников и активистов ведущих партий — эти 200 иммигрантов, по его мнению, составили часть «русской» политической элиты Израиля. 1аким образом, утверждение Гительмана (1982) о том что иммигранты медленно достигают лидирующих политических позиции, верно лишь для начала 80-х годов. Ситуация изменилась под влиянием величины и интенсивности третьей волны «русской» иммиграции. По мнению Ханина, внепартийная русскоязычная интеллигенция, с широкими связями во всех политических лагерях и доступной трибуной русскоязычной прессы, является не менее влиятельной в русскоязычной общине, чем ее признанные политические лидеры. Она формирует общественное мнение и часто по ее инициативе создаются общественные комитеты по расследованиям и кампании в прессе для решения насущных проблем иммигрантского сообщества (Ханин 2000″ 231). Активность интеллигенции и ее общественная поддержка свидетельствуют об активизации самосознания русскоязычной общины.
Социальное и экономическое неравенство, усилившееся в Израиле во второй половине 90-х годов и особенно с осени 2000 года, нанесло тяжелый удар по некоторым секторам иммигрантского сообщества и усилило общее социальное напряжение в израильском обществе. Все это, плюс противостояние светских и религиозных групп населения может способствовать укреплению политических позиций иммигрантов из СССР/СНГ в решении муниципальных проблем. Таким образом, влияние иммигрантов на национальную идентификацию израильтян по проблемам социального равенства и религиозно-светского образа жизни пройдет испытание в ближайшем будущем.
