Рассказы о еврейских шутниках. Шмерл Снитковер
Он не ест цимес
Однажды Шмерла пригласили на субботнюю трапезу к богатому купцу.
Съели первое. Подали фаршированную рыбу, потом мясо. Шмерл ел с большим аппетитом и все нахваливал хозяйку. После мяса подали на стол сладкий морковный цимес. Тут Шмерл равнодушно отвернулся, вынул из кармана трубку, набил ее табаком, потянулся и раскурил трубку от субботней свечи.
Все присутствующие ахнули от неожиданности.
— Ради Бога, что вы делаете, реб Шмерл? — не своим голосом вскричал хозяин.
— Видите ли, — спокойно ответил Шмерл, — я не люблю морковный цимес.
Ему надо знать правду
Старая раввинша уезжала из Сниткова в Палестину. Все хасиды пришли с ней проститься.
Пришел и Шмерл. Раввинша благословила собравшихся и спросила, какие у кого есть просьбы — она, мол, постарается их исполнить в Святой Земле.
Вышел вперед Шмерл, откашлялся и говорит:
— Дай вам Бог здоровья и долголетия, ребецн. Есть в Земле Израиля нечто, о чем я уже давно хочу знать, правда это или нет. Я никому не могу верить на слово, только вам поверю, когда вы сами приедете туда, убедитесь собственными глазами и потом отпишете собственной рукой.
— Сын мой, — отвечает раввинша, — я охотно все выясню и напишу, тебе. Но скажи мне, что именно тебя интересует?
— Мне хочется знать, ребецн, правду ли говорят, что турки обрезаны?
Одно из двух
На вопрос о том, можно ли в Йом Кипур ездить в поезде, Шмерл Снитковер однажды ответил так:
— Конечно, можно. Ибо одно из двух: или я встречу в вагоне раввина — и тогда он вынужден будет промолчать, или же не встречу раввина — тогда кого же мне бояться?
Честный Шмерл
Шмерл Снитковер приехал в какое-то местечко и зашел в хасидскую синагогу. Дело было уже после молитвы: хасиды выпивали и закусывали. Увидели гостя, поздоровались, спрашивают:
— Вы не откажетесь выпить?
— Почему же нет? Кто откажется от водки?
Ему подали маленькую рюмочку водки. Шмерл уже поднес рюмочку ко рту, как вдруг его схватили за руку.
— Господин хороший! А где ваша броха?
— Какая броха? — спрашивает Шмерл.
— Что значит какая? Вы разве не знаете, что на водку произносят благословение “Шеаколь нигйе бидворо”?
— А что это значит?
— А это значит, что все на свете сотворено по слову Божьему.
— Ах так! — сказал Шмерл. — Вы, значит, хотите, чтоб из-за такой маленькой рюмочки я сказал такую большую ложь?
Шмерл жертвует на бедных невест
Однажды Шмерл Снитковер приехал в один город, зашел на постоялый двор и заказал обед:
— Приготовьте фаршированную рыбу с хреном, холодный борщ с мясом, жирное и горячее кисло-сладкое мясо, блинчики с мясом и компот.
Все заказанное было подано. После обеда хозяйка сказала Шмерлу с укоризной:
— Все-таки некрасиво с вашей стороны есть в пост. Сегодня ведь Асоро бетейвес, а вы, прости Господи, так нажрались.
— Да, вы правы, хозяюшка, но знайте, что этот пост мне уже обошелся в тысячу рублей. Я сегодня в вашем городе пожертвовал на бедных невест тысячу рублей и думаю, что после такой мицвы могу позволить себе маленький грех.
— А как это вы, едва приехав, успели пожертвовать тысячу рублей на бедных невест?
— А очень просто, — отвечает Шмерл, — когда я к вам шел, я увидел двух девушек, которые вели между собой беседу. Одна из них сказала: “Чтоб столько тысяч дал мне отец приданого, сколько сегодня людей будет есть в пост”. И я подумал: “Ладно, устрою ей еще одну тысячу!”
Они и так хороши
Шмерл случайно услыхал, как один хасид спросил у своего цадика:
— Ребе! Как поступят на том свете с женщинами, которые ходят на виду у всех с непокрытыми волосами?
Ребе закричал в гневе:
— В огонь их! Их будут жарить на медленном огне!
— Не надо их жарить, — спокойно заметил Шмерл. — Они хороши и в сыром виде.
Цена головы
Иосл Альперсон, хозяин Шмерла Снитковера, однажды сильно на него рассердился. Потом, несколько поостыв, заметил:
— Что мне с тобой сделать, Шмерл, чтоб ты поумнел? Не у могу же я тебе приладить свою голову!
— Упаси Боже, хозяин! — испуганно ответил Шмерл. — При моей злой доле, имей я к тому же вашу голову, я бы и вовсе ни к черту не годился!
Право выбора
Шмерл Снитковер приехал в одно местечко, снял комнату в гостинице и велел принести обед.
Какая-то баба-уродина принесла ему редьку с жиром. Видит Шмерл: редьки много, а жира совсем нет — не стал есть эту горечь. Принесла баба суп, а там видимо-невидимо волос — не стал он есть и это. Сидит несолоно хлебавши. Тут заходит в комнату хозяин:
— Реб Шмерл! Как вам понравилось у меня в гостинице?
— Все хорошо, — отвечает Шмерл, — одно плохо — вы не даете своим гостям право выбора.
— Не понимаю, реб Шмерл, объясните!
— А вот, например, — объясняет Шмерл, — редька с жиром. Одним нравится редька, другие любят редьку с жиром. Подавали бы вы отдельно жир и отдельно редьку. Кому не хочется жира — пусть не берет. Или суп — лучше подавать суп отдельно и волосы отдельно. Кому нравится есть все это вместе — пусть потрудится и положит волосы в суп. Или, например, служанка: лучше все-таки, чтобы она была девушкой. Кому не нравится девушка, а хочется, чтоб служанка была женщиной, — пусть потрудится и сделает по-своему.
Где лучше лежать
На исходе субботы за трапезой мелаве-малка разгорелся спор о том, где лучше быть похороненным. Один говорил, что хотел бы лежать рядом с таким-то цадиком, другой утверждал, что самой великой честью считает лежать рядом с таким-то святым человеком. Шмерл Снитковер молчал. Его спросили:
— А вы, реб Шмерл?
— Я? Я хотел бы лежать рядом с благочестивой ребецн, женой нашего цадика.
Все возмутились:
— Песок тебе в рот, Шмерл! Она ведь, слава Богу, жива!
— А я разве, упаси Боже, мертв?
Шмерл исповедуется
Шмерл Снитковер при смерти. Вдруг являются к нему раввин и несколько набожных горожан: опасаются, что, если такой безбожник уйдет на тот свет без покаяния, это может, упаси Боже, повредить городу, могут пострадать невинные люди. Просят они Шмерла, чтоб он исповедался в своих грехах, попросил у Бога прощенья: только это, мол, спасет город. Шмерл улыбнулся и начал свою исповедь:
— Однажды в Йом Кипур стою я в синагоге, молюсь, пощусь. Тут является мне Искуситель и начинает уговаривать: “Ты слаб, Бога своим постом не обрадуешь, а себя погубишь” — и прочее в том же роде. Короче говоря, он меня уговорил, и я потихоньку вышел из синагоги на базар. Смотрю, стоит Маруся с корзиной. «Что у тебя?» — «Пирожки». — «С чем?» — «С мясом». — «С каким мясом׳»— Со свининой . — «Плохо, — думаю, — но ничего не поделаешь — давай три штуки”.
Перекусил я, вернулся в синагогу и стал молиться, и, знаете, с таким чувством, с каким уже давно не молился. Так продолжалось до мусафа, и тут у меня опять заныло под ложечкой, и тут опять явился Искуситель. “Не будь глупцом, Шмерл, — говорит, — что ты смотришь на этих дурней? Неужели обойдешься тремя пирожками?”
Короче говоря, он опять уговорил меня. Вышел я из синагоги — и прямехонько к базару. Смотрю, стоит Хевронья с миской. — “Что у тебя?” — “Пирожки!״ — “С чем?” — “С творогом”. — “Сыпь три штуки!»
После этого я уже благополучно допостился до конца Йом Кипура. Но сейчас я должен вам признаться, что от мясных пирожков до молочных прошло, кажется мне, меньше предусмотренных законом шести часов.
И еще один грех, рабойсай. Случилось это в зимнюю морозную ночь: темно, хоть глаз выколи, вьюга и завируха такая, что грех собаку на улицу выгнать. Так вот, в такую ночь я и выгнал на улицу свою собаку, и она до сих пор не вернулась. Может быть, нашли бы вы ее, рабойсай. Вот у нее я бы сейчас, пожалуй, попросил прощенья…
Последний грех
Когда Шмерл Снитковер серьезно занемог и почувствовал приближение смерти, он попросил принести ему червивую сливу.
— Зачем тебе, Шмереле, это ведь трейф?
— Именно потому она мне и нужна. Вы ведь видите, что я совсем плох. Если, упаси Боже, умру, то вскоре мне придется предстать перед Всевышним. Потащат меня ангелы на суд, начнут считать мои грехи и за каждый грех отвешивать полновесное наказание, а моим грехам ведь конца-краю нет. Они будут все считать и считать, а я, бедняга, буду мучиться одним вопросом: когда же конец? И вот, когда счет грехов дойдет до червивой сливы, я вздохну свободно и буду знать — все, конец моим страданиям! Вот зачем нужна мне червивая слива.
