Влияние иммигрантов из СССР/СНГ на израильскую идентичность (Теодор Фридгут)
Как уже неоднократно отмечалось в научной литературе, израильская национальная идентичность все еще не сформировалась и напоминает собой скорее сборную конструкцию, чем устойчивое единое целое. Она постоянно претерпевает изменения под влиянием как внешних, так и внутренних факторов, не последним из которых являются потоки иммиграции, прибывающие в Израиль. Вследствие этого на смену компактному, однородному и идеологически единому «ишуву» догосударственного периода пришло современное израильское общество, «космополитичное, плюралистское и неоднородное, с возрастающей секторальной ориентацией этнического и религиозного характера, ослабляющей коллективные ценности различных субкультурных общностей…»
В данной статье мы проанализируем влияние на этот процесс миллиона иммигрантов из СССР/СНГ, которые в свою очередь являются весьма неоднородной общностью, поставленной в условия резких изменений в идентификации. Несмотря на официальную отмену модели «плавильного котла», произошедшую не менее двух десятилетий тому назад, и изменения в традиционно подозрительном и патерналистском отношении общества к иммигрантам, они все это время испытывали давление, принуждающее их отказаться от своих культурных особенностей, чтобы позволить абсорбирующему обществу растворить их полностью. Изменения, произошедшие в обществе, позволили новой и наиболее мощной волне иммигрантов найти в национальной конструкции нишу для реализации своих культурных особенностей. Сотни тысяч иммигрантов, прибывших в Израиль вскоре после образования государства, создали здесь для себя условия безопасного существования. В результате сегодня 62% еврейского населения Израиля — это люди, родившиеся в Израиле и выросшие в условиях израильско-сионистского этноса и говорящие на иврите вне зависимости от того, какими были их родной язык и культура. Уже не существует того идеологического меньшинства, стремящегося подчинить массу иммигрантов своим нормам и ценностям. Раньше, до создания государства и в первые годы его становления, монополия на иврит, издание детской литературы на иврите и сионистская версия истории были важнейшими принципами формирования основ национального самосознания. Хотя все это годами изменялось и подвергалось сомнению, эти принципы и сегодня остаются частью мифа о создании Израиля.
Сложившееся в израильском обществе сегодня толерантное отношение к культурным традициям и особенностям различных общин позволило иммигрантам из СССР/СНГ внести свои изменения даже в календарь израильских праздников. Некоторые из этих изменений были безболезненными, другие провоцировали конфликты.
На протяжении жизни одного-двух поколений религиозные и ультраортодоксальные традиции праздников противостояли национальным, светским и сельскохозяйственным традициям, преобладавшим в Израиле до этого. Основанием для конфликтов служили также существенные различия в понимании культурных символов.
Как известно, в СССР при коммунистическом режиме население не праздновало Рождество, вместо которого советским людям предложили праздновать Новый год. Символы Рождества, очищенные от религиозного подтекста, трансформировались в символы Нового года: Санта Клаус превратился в Деда Мороза, а рождественская елка стала обычной елкой. Поскольку Новый год был едва ли не единственным некоммунистическим праздником в советском календаре, он стал и самым любимым праздником, когда семьи и друзья собирались вместе. Однако в сознании пожилых израильтян, выходцев из католических стран Европы, наступление Нового года всегда было связано с ночью св. Сильвестра (сочельник) — периодом традиционных еврейских погромов. Для тех в Израиле, кто хотя бы немного знаком с традициями стран Центральной и Восточной Европы, а также для многих светских израильтян Санта Клаус и елка являются символами христианской культуры, то есть чем-то чужеродным и враждебным, и это очень трудно понять иммигрантам из бывшего СССР. Сегодня, под давлением иммигрантов и вопреки сопротивлению ультраортодоксальных религиозных кругов, этот праздник прочно вошел в израильский календарь, хотя первый день григорианского Нового года не признан (пока) нерабочим днем.
И это не единственное изменение, внесенное иммигрантами в израильский календарь. В мае 2000 года организации ветеранов из СССР/СНГ успешно провели в кнессете (в контексте политической борьбы за голоса иммигрантов) закон о праздновании 9 мая Дня Победы над нацистами во Второй мировой войне. Это потребовало пересмотра в Израиле взгляда на историю и признания Второй мировой войны, а не только Холокоста. И это не все. Международный женский день 8 Марта был и остался праздником в СССР/СНГ, а сегодня он широко отмечается в Израиле, где женщин чествуют по месту работы, вручая им цветы и конфеты. Признанию этого праздника способствовало то, что торговцы сочли его весьма выгодным и стали рекламировать празднование 8 Марта, привлекая к нему внимание общества, поскольку десятки тысяч иммигрантов из СССР/СНГ покупали букеты цветов и подарки женам, матерям и подругам. Это не вызвало ни культурного, ни религиозного, ни психологического противодействия.
Как один из примеров непонимания можно привести враждебность, с которой столкнулись многие преподаватели ТАНАХа со стороны учащихся-иммигрантов в светских средних школах. Многие школьники из русскоязычных семей восприняли эти Уроки как попытку вовлечь их в религию, не понимая, что изучение ТАНАХа является введением в национальную историю и литературу, но не в теологию.
Такой антагонизм между светскостью и религиозностью, возможно, еще больше осложнялся дезориентацией иммигрантской молодежи 1990-х годов. Она прошла через тотальный кризис общественного сознания, который сопровождал распад СССР с его разрушением всех авторитетов: властных, государственных, социальных и семейных. В Израиле дезориентация иммигрантов и ощущение нестабильности не уменьшились, а усилились. Как следствие, молодые иммигранты часто с большим подозрением относились к любым попыткам подчинить их влиянию авторитетов — методом проб и ошибок они пытались создать собственную систему ценностей. Подобные примеры непонимания не ограничились лишь рамками отношений между учениками и учителями. Огромное непонимание возникало также между учителями — иммигрантами и старожилами: старожилов оскорбляло в иммигрантах то, что они считали отсутствием «еврейства», а иммигранты обижались на нежелание старожилов относиться терпимо к некоторым их религиозным особенностям, отличающимся от иудаизма. Ни одна из сторон не могла без сопротивления примириться с культурными традициями, стоящими за определенными символами.
Реакция одной общности по отношению к другой, вносящей новые и иные ценности, зависит от степени готовности понять и принять то, что составляет культуру. Как показало одно из исследований, жители небольших городков, большинство в которых составляют восточные евреи с прочными религиозными традициями, более негативно отнеслись к культурному багажу иммигрантов из СССР/СНГ, которые оказались светской и современной общностью. В то же время население больших городов, ориентированное в большей степени на литературный, музыкальный и научный багаж иммигрантов, воспринимало их светскость более спокойно.
Хотя в Израиле на протяжении длительного периода существования государства были уже знакомы с характером «русских» евреев, огромная волна иммиграции 1990-х годов отличалась от всего предшествующего, поскольку представляла собой «абсолютно иное социологическое явление».
Что же представляют собой новые иммигранты из СССР/СНГ?
