Что есть остроумие?

Что есть остроумие?

Дать дефиницию, определить суть остроумия пытались многие. Однако четкое различие между остроумием, коми­ческим и юмором мы находим только у Анри Бергсона и Зигмунда Фрейда. Говоря об остроумии в узком смысле этого слова, Фрейд ссылается на шекспировского «Гамле­та» и вспоминает слова Полония: «Краткость есть душа ума», а также на Куно Фишера, который утверждал, что ос­троумие «выхватывает нечто спрятанное или скрытое». Фрейд приводит также утверждение Теодора Липпса, ко­торый писал, что остроумие есть умение немногими слова­ми высказать многое, и цитирует Жана Поля: «Точная рас­становка приносит успех»; правильно подобраны фразы и слова — и остроумная шутка готова. В других источниках Фрейд находит такие отличительные признаки остроумия, как «смысл в бессмыслице», «игривое суждение», «сближе­ние непохожего», «контраст представлений», «смущение из-за непонимания и внезапное уяснение».

Ни одна из этих попыток уловить суть остроумия не яв­ляется полностью ложной. Но в самую точку попадает толь­ко собственное определение Фрейда, которое он сформули­ровал, сопоставляя остроты и анекдоты со сновидениями.

Сновидение, по Фрейду, — это мечта, желание, вопло­щение желания. Простой народ всегда это знал, чего не ска­жешь о современной науке. Наука могла не обратить на это внимания, так как сон в прямой форме выражает лишь ма­лую часть желания, причем морально допустимую часть. Ибо наши моральные ограничения преследуют нас и во сне. Если желание относится к категории запретных, оно проникает в сон каким-либо окольным путем и в зашифро­ванном, скрытом виде. Причем осуществляется это с помо­щью тех же приемов, какие используются в остроумных высказываниях, — пускай в сновидениях эти приемы часто бывают более грубыми и примитивными.

Такое формальное соответствие — отнюдь не случай­ность: оно тесно связано с содержательными моментами. Ведь и в остротах чаще всего высказывается нечто такое, что напрямую высказать нельзя, и тем самым снимается на­пряжение. Такова двойная функция остроумия, которую, как правило, ясно понимают тираны: с одной стороны, оно революционно, поскольку выражает неприятие, недоволь­ство, с другой стороны, оно смягчает, убирает революцион­ный порыв, так как вызывает смех и снимает напряжение. Остроумие — оружие безоружных, которые, хотя и недо­вольны своим положением, тем не менее мирятся с ним и не идут в своем протесте до конца. Ниспровергателю ост­роумие ни к чему.

С этим же, видимо, связано как бы не поддающееся ло­гике, двойственное отношение многих диктаторов к полити­ческому остроумию: иногда они наказывают за него смер­тью, а иногда закрывают на него глаза и даже поощряют.

Каковы же общие технические приемы, которые дейст­вуют и в остротах (анекдотах), и в сновидениях? И остро­ты, и сновидения строятся на очевидных логических ошиб­ках, среди которых отождествление, сгущение, намек, упущение, нелогичное сближение. И остроты, и сновиде­ния знают две ступени. Уже само (как бы контрабандой протаскиваемое) пренебрежение законами логики, в суро­вой реальной жизни недопустимое, может доставлять удо­вольствие как форма разрядки. Это мы и делаем в снах и тех остротах, которые Фрейд называет «безобидными».

Или же логика (а по сути — лишь видимость логики) оказывается только фасадом, за которым скрывается про­тест совсем другой глубины и остроты. Тогда Фрейд гово­рит о «тенденциозных» остротах.

Здесь он различает следующие две группы: это остроты либо скабрезные (они служат заменой непристойности в приличном обществе), либо агрессивные, в том числе поли­тические, святотатственные (особая форма агрессивных ос­трот: они направлены на неприкосновенные авторитеты) и скептические, которые, что называется, с порога ставят под сомнение саму возможность постижения истины.

Однако даже самая сложная тенденциозная острота родственна сновидению в том, что должна восприниматься легко и сразу. Иначе она остается чуждой реальности. По­этому для острот особенно пригоден актуальный материал. Фрейд приводит такой пример: «Эта девушка напоминает мне Дрейфуса. Армия не верит в ее невинность». Поисти­не великолепная острота для каждого, кто имеет хотя бы самое общее представление о процессе Дрейфуса, прохо­дившем в Париже на рубеже XIX и XX веков: ни в чем не повинный офицер-еврей при полном одобрении армии был приговорен к пожизненной каторге. Но человек, которому нужно сначала рассказать эту скандальную историю, едва не приведшую Францию на порог гражданской войны, над этой остротой смеяться не станет.

Фрейд приводит также примеры, где скабрезное выража­ется и в безобидной, и в тенденциозной форме. Безобидным можно считать союз «и» в стихотворении Вильгельма Буша, где некая мамаша «немалыми усилиями и вилкой» вылавли­вает своего маленького сынишку из соуса. Напротив, испол­нено злой иронии, осознанной обиды «и» в высказывании Генриха Гейне: «Вообще геттингенских жителей можно раз­делить на студентов, профессоров, филистеров и скот».

Для демонстрации сгущения как технического приема остроты Фрейд приводит еще один прекрасный пример из Гейне, герой которого, дальний родственник барона Рот­шильда, рассказывает, как он был в гостях у богача и тот обращался с ним «как с равным себе, совершенно фамиллионерно».

Вообще, творчество Гейне по причинам, о которых мы еще будем говорить, — это настоящая сокровищница тен­денциозного остроумия, особенно еврейского.

Остроумие не всегда получает выражение в чистой фор­ме. Оно может быть обогащено комическими или юморис­тическими элементами. Философ Бергсон дал определение комического предмета, психолог Фрейд описал пережива­ние комического. Комическое, по Бергсону, есть объект, ко­торый, хотя он живой, поступает как автомат. Комический персонаж — это, таким образом, своего рода паяц, который абсолютно на все реагирует одной и той же репликой или одним и тем же ударом палки. Такое определение согласу­ется с метафизикой Бергсона, в соответствии с которой все неживое есть продукт распада живого.

Говоря о переживании комического, Фрейд объясняет его «экономией затрат представления».

Юмор же, как он считает, вытекает из «экономии затрат эмоций», а в экстремальном варианте, так называемом «висельном юморе», из «экономии» страха смерти. Вот обра­зец: осужденный, который должен быть повешен в поне­дельник утром, просыпается со словами: «Ничего себе неделя начинается!» Очень много фантастических приме­ров можно найти у Вильгельма Буша, чьи мысли и произ­ведения почти без исключения кружат вокруг идеи смерти и часто заходят в сферу черного юмора. Герой раскатан в лепешку, измельчен в крошево и сожран утками; он замо­рожен, а затем или расколот на кусочки, или разморожен и погребен в консервной банке. Глядя на своего законсерви­рованного супруга, вдова невозмутимо говорит молочнице: «Теперь, дорогая фрау Питер, я буду брать меньше на чет­верть литра».

Составитель Зальция Ландман

Как скачать?

Tags: остроумиестатьяюмор