Израильские русскоязычные поэты. Ефим Николаевич Фердман

И вновь слегка переиначив классиков, скажу, что «этой статьей мастер Walrus-Kay начинает цикл, посвященный израильским русскоязычным поэтам»[1].

В моих статьях я собираюсь рассказывать о лично знакомых мне людях, моих коллегах по перу из кирьят-ямского объединения «Струны», — в свое время весьма многолюдного, периодически публиковавшего свои произведения и издававшее свой собственный альманах (насколько я помню, вышло 8 или 9 номеров). Люди эти весьма талантливы, полные энергии и поэтически одаренные, словом, типичные репатрианты, а значит, «соль земли» израильской.

Мне не пришлось долго думать с кого бы начать. Этим «счастливчиком» оказался Ефим Николаевич Фердман — мой коллега-профессиональный историк, лектор-международник, очень добрый, преданный друг и талантливый поэт, «дедушка» нашего объединения. Итак, начну с него!

С Ефимом Николаевичем Фердманом я познакомился достаточно давно, в Израиле. Впрочем, знакомство с этим замечательным человеком не имеет срока: достаточно всего раз поговорить с ним, — и вас не покинет ощущение, будто вы были знакомы всю жизнь. Мне ясна причина: наши взгляды на литературу, и, что еще более важно, на историю почти во всем совпадают.

Не мудрено, ведь Фердман – профессиональный историк с огромным стажем, лектор-международник, объехавший половину земного шара, ведущий член русскоязычного Исторического Общества Израиля! Он настолько умеет и любит рассказывать, настолько тонко разбирается во многих вопросах, настолько по-доброму ироничен и невыразимо-прекрасно «старомоден», что мне всегда было интересно его слушать, жадно черпая из бездонного колодца его знаний и жизненного опыта! Про таких говорят: «Невообразимый старик!»

Хорошо помню нашу первую встречу, оставшуюся у меня в памяти на всю жизнь. Я тогда работал в Центре ветеранов Кирьят-Яма, точнее, в клубе под началом Асафа Маншерова, — активного члена партии «Наш дом — Израиль», добродушного и открытого, как все горцы, человека. Занимался я там чем придется: преподавал иврит нескольким группам, вел библиотечные каталоги, помогал по саду, разбитому вокруг бывшего бомбоубежища, где мы размещались, а незадолго до моей встречи с Ефимом Николаевичем, взял на себя туристический бизнес: занимался рекламой и записью желающих на туры по стране, организованные Асафом.

Как-то раз, под вечер, к моему столу подсел красивый, благообразной  внешности, веселый, широко улыбающийся пожилой человек, сразу напомнивший мне Джека Николсона этой самой улыбкой и залысинами на благородном лбу. Да, если вспомнить, то и глазами, только без знаменитой николсоновской «сумасшедчинки», а с искорками доброты, понимания и веселья.

Не помню уж зачем он приходил, — то ли в самом деле узнать по очередную экскурсию (хотя мог сам провести людей по каким угодно достопримечательностям, дав любому экскурсоводу с образованием 100 очков вперед!), то ли просто зашел в клуб, — не суть важно, как любит он говорить. Мы разговорились, и я просто «влюбился» в него, решив во что бы то ни стало заслужить дружбу этого выдающегося человека!

Несколько лет мы почти очень часто, вместе бродили по берегу моря, разговаривали, делились знаниями и опытом. Я часами слушал его рассказы о путешествиях, о людях, с которыми его сталкивала жизнь, — и каких людях! Он для меня стал и является по сей день высшим экспертом в вопросах истории, я полностью доверяю его литературному вкусу.

Но главным наслаждением в общении с Ефимом Николаевичем были его стихи… Его стихи… О, эти стихи! Они звучали, как музыка, как песня, как нечто настолько возвышенное и прекрасное, что были «похожи на мечты» и «манили, как неведомые страны».

Цветные сны мне перестали сниться.
В далекий путь пора седлать коней.
На старом спуске все еще кружится
Мелодии моих прошедших дней.

Я навсегда запомнил эти звуки,
Твой женственно-неповторимый стон.
Я навсегда запомнил эти руки.
И нежный зов, и щедрое: «рискнем?!»

Уходят дни, проходят наши вёсны.
Что я возьму с собою в мир иной?
Всё было так божественно и просто…
Как может быть, родная, лишь с тобой.

Тонкий, душевный лиризм, четкость линии поэтического рисунка, ноктюрн, сыгранный «трепетными женскими пальцами» на рояле, образ Вертинского в его лучшие года – вот то, от чего нужно отталкиваться, чтобы понять поэта.

Слушая Шопена

В саван плюшевый сцена одета,
В черном крепе старинный рояль.
И мелодия, словно карета,
Нас уносит в безбрежную даль.

Там и мысли и чувства нетленны.
Невесомы земные дела…
Одержимо под звуки Шопена
Кони мчат, закусив удила.

А божественно белые руки,
Словно птицы из мира чудес,
Извлекают волшебные звуки,
Чуть касаясь земли и небес.

А эти строки:

«Я пью глотками старое вино.
Оно, как я, перебродив, устало
О чаша жизни! Где, скажи мне, дно?
И сколько капель мне еще осталось?»

Под такой строфой, как мне кажется, мог бы смело подписаться Пастернак или Мандельштам.

Ефима Николаевич писал и пишет много, тематика стихов достаточно широка: это и любовная, трепетная лирика, и гимн родному Бердичеву, и стихотворная притча, и философские четверостишия. В любом жанре его «визитной карточкой» являются совершенная техника стихосложения, острота мысли и наиболее редкое качество поэзии – виртуозная музыкальность внутреннего ритма.

Море у меня над головой
Небосводом расплескалось снова.
Удивленный этой синевой,
Я опять, как в детстве, очарован.

Величаво белая волна
Катится по синему простору.
Только жаль, что спутница-луна
Не выходит в море в эту пору.

Утопая в океане грез,
Без руля, без компаса плыву я.
Алый парус мне Эол принес,
Нашептал, что завтра будет буря.

И на гребне облака волны,
Будто в сказке Александра Грина,
Доплыву я до голубизны,
Долечу я чайкой белокрылой.

Особо хочется отметить мотивы настоящего, не «квасного» патриотизма, которые звучат в маленьком стихотворении «Корчма», предлагаемом вашему вниманию ниже. В нем есть все: история еврейского народа, его неизбывное горе, надежда на беседу с Богом, как с последним заступником…

«Здесь когда-то корчма стояла.
И в потертой ермолке еврей,
На веку повидавший немало,
Потерявший в погромах детей…

Разливая удаль казацкую,
И порою от страха немея,
Теребил свои старые лацканы,
Все рассказывал о маккавеях.

А корчма, как улей, гудела,
Веселилась в хмельном угаре.
И кому здесь какое дело,
Что бубнит иноверец старый.

Но, когда утихали споры,
Только Днепр шумел у порогов,
Он садился за свитки Торы
И всю ночь беседовал с богом».

Кроме него, предлагаю вашему вниманию избранную подборку стихотворений Ефима Николаевича Фердмана, посвященные Израилю и/или нашему народу. В них, как в капле воды, отражены мы, — прежде всего, конечно, новые репатрианты из стран СССР-СНГ, — а так же сама еврейская душа, ее метания, боль, проблемы и высочайший полет, который мы все совершаем, часто не ведая что творим…

Публикация на нашем сайте осуществляется с разрешения автора, по книге «И вечность, и мгновение» (изд. В Иерусалиме, 2003 г.), один из экземпляров которой был подарен мне, и, снабженный дарственной надписью, храним мною поистине как святыня!

Скачать подборку стихов Ефима Николаевича Фердмана можно с Letitbit

---

[1]Для не понявших, что называется, «шутки юмора» привожу оригинальную цитату, переиначенную мною в личных целях: «Этим полукреслом мастер Гамбс начинает новую партию мебели» (И. Ильф и Е. Петров «Двенадцать стульев»)

Как скачать?

Tags: еврейская тематикаИзраильстихицикл статей