Лучшие еврейские анекдоты. Еврейские хитрости. Часть 2

Врач выписывает больному вору рецепт и говорит:
— Каждые два часа принимать по одной ложке.
— Оловянной или серебряной? – спрашивает вор.
— Не имеет значения. Можно и оловянной.
— Ах, господин доктор, – вздыхает вор, – я столько раз за одну-единственную минуту принимал по целой дюжине серебряных ложек. И вы думаете, это мне помогло?

Гольдфельд всякий раз появляется у своего оптового поставщика точно к моменту молитвы. Он поворачивается лицом к восточной стене (по направлению к Иерусалиму), произносит молитву – и при каждом наклоне головы крадет несколько штук из сложенных поблизости парижских шелковых платков.
Однако на этот раз оптовик был предусмотрителен и переложил дорогой товар в другое место. Гольдфельд усердно молится; вдруг он поворачивается к торговцу и говорит, кивая в сторону платков:
— Ганев! Хлопчатобумажные!

Оптовый торговец шелковыми платками ненадолго оставил Флекелеса в своей конторе одного. Тот не мог устоять перед соблазном и спрятал дюжину платков себе за пазуху.
Дома он открывает упаковку – и видит, что торговец часть платков подменил хлопчатобумажными!
— Ах, ганев (вообще, мошенник, но здесь с оттенком восхищения)! – восклицает он уважительно.

Раввин едет со своим кучером-евреем по дороге. В безлюдном месте кучер останавливает экипаж, спрыгивает, осторожно озирается – и, подняв со свежескошенного луга охапку сена, собирается положить его в экипаж.
— На тебя смотрят! – предостерегающе говорит раввин.
Кучер бросает сено, вскакивает на козлы и, хлестнув лошадей, мчится прочь. Спустя какое-то время он спрашивает:
— А кто на меня смотрел?
На что раввин отвечает:
— Бог.
— Тьфу ты! – в сердцах восклицает кучер. – А я-то испугался, думал, мужик какой-нибудь!

Давным-давно, еще до того, как Карл Маркс разработал теорию прибавочной стоимости, эльзасские скототорговцы, которые свои барыши получали, по сути дела, мошенническими приемами, были все поголовно законченными марксистами. Потому что, знакомясь, они не спрашивали друг друга, «Чем вы торгуете», а «Чем вы ганвет (мошенничаете, промышляете)?»

К раввину, известному своим корыстолюбием, приходят двое и просят рассудить их спор. Один из них украдкой показывает раввину монету.
— Я вижу, – говорит ему раввин, – что вы правы…
Второй, который был еще умнее, чем первый, сует монету раввину в руку.
— …Но я чувствую, – продолжает раввин, обернувшись ко второму, – что правы все-таки вы.

Германия в наполеоновские времена. Еврей уличен в контрабанде. К нему приходят полицейские, чтобы его арестовать. Они застают его в постели и спрашивают:
— Здесь живет еврей Нухим?
— Так точно, но он отсюда съехал!

— Счастье еще, что есть эта сволочная полиция! – говорит один вор другому. – Иначе все занимались бы воровством и нам бы деться некуда было от конкурентов!

Когда мошенник покупает перочинный нож, он испытывает его три раза. Сначала пытается в воздухе рассечь им пушинку. Если не получается, кладет нож и берет другой. Если получается, делает вторую пробу: пытается высечь лезвием искры из камня. Если не получается, кладет нож и берет другой. Если получается, делает третью пробу: пытается незаметно сунуть нож за пазуху. Если не получается, кладет нож и начинает все сначала…

Служащий мечется по конторе туда-сюда и причитает:
— Ах, моя голова, моя голова! Кажется, я теряю разум!
Хозяин, строго:
—  Если у вас болит голова, идите домой! Только пре­кратите бегать и хвастаться!

—  Посмотри-ка: у Тейтельбаума, с которым у меня бы­ло столько неприятностей, родилась тройня. Поделом ему! Пускай знает, каково это, когда получаешь больше, чем за­казывал!

Кратценштейн пишет жалобу в Министерство путей сообщения: «…Так что груз шерстяных тканей прибыл мо­крый, испорченный, и мы понесли большие убытки. Мой компаньон считает, что ответственность за это должна не­сти железная дорога, так как крыша вагона была худой. Ва­ше превосходительство, ну как это вам?»

Еврей-торговец договорился с женой: каждый раз, когда ему не удастся заключить хорошую сделку, она должна зажи­гать в доме праздничное освещение. Если же день заканчива­ется успешно, в доме пускай горит одна-единственная свеча.
—Если мне не везет, — объяснял он, — пускай и другие будут в плохом настроении. — Ведь они злятся, когда ду­мают, будто мне все удается. Вот для чего нужно празднич­ное освещение.
А когда у меня все хорошо, пусть и другим будет немно­го радости. Ведь в каком случае мои дорогие сограждане рады больше всего? Когда думают, что мне больше чем на пару свечей не хватает.

Поздно вечером Янкель стучит в окно Мойше и тихо спрашивает:
— Мойше, ты уже спишь?
— Нет.
— Можешь одолжить мне пятьдесят гульденов?
— Я сплю, я сплю!

Барон фон П. покупает у Янкеля тягловую лошадь. Он придирчиво осматривает животное и говорит:
—  Вы должны снизить цену: лошадь на один глаз слепа!
— Боже праведный, герр барон! Что она у вас должна делать: работать или читать газету?

Барон фон П., крупный землевладелец, жалуется Янкелю на плохую погоду. На что Янкель отвечает:
—      Вот и я не понимаю, как можно делать гешефт под от­крытым небом?

Финкельштейн, правая рука господина Янку из город­ка Григорча, возвращается из Рима, где он занимался ва­лютными операциями.
—  Ну как, Финкельштейн, — спрашивает его поме­щик, — а у Папы Римского ты побывал?
Финкельштейн:
— Боже праведный, неужели он тоже торгует валютой?

Хаим из нищей Касриловки:
— В нашем местечке есть всего одна золотая монета.
— Не может этого быть! Это обман зрения, и вызван он скоростью обращения…

Касриловка. Мойше продает свою корову Ицику, тот продает эту корову, немного дороже, обратно Мойше, Мой­ше опять продает ее Ицику…
Однажды Мойше приходит к Ицику, сияя от радости:
— Я очень выгодно продал корову одному приезжему!
Ицик, побледнев:
— А на что же мы теперь будем жить?

На железнодорожной станции:
— Ты куда едешь?
— В Варшаву, закупать доски.
—  Слушай, зачем ты мне врешь? Я же знаю: если ты го­воришь, что едешь в Варшаву за досками, то на самом деле ты едешь во Львов продавать зерно. Но я случайно узнал, что ты действительно едешь в Варшаву за досками. Поче­му же ты тогда врешь?

Исаак встречает на станции Давида.
— Я еду в Варшаву, — сообщает Давид.
Исаак качает головой:
—  Ой, ганев (мошенник), Я же знаю: если ты говоришь, что едешь в Варшаву, значит, на самом деле ты едешь во Львов. Но ты мошенник вдвойне: случайно я узнал, что ты на самом деле едешь в Варшаву!

К старому Соломону, хозяину магазина, приходит ком­мивояжер по продаже белья и раскладывает свою коллек­цию. Они рассматривают, ощупывают товар, обсуждают це­ны и условия поставки, коммивояжер подтаскивает все новые чемоданы с образцами. Наконец открыт последний чемодан.
Тут Соломон говорит:
— Я вам что-то сейчас скажу. Мои склады полны, а по­купать у меня никто ничего не хочет. Я тоже у вас ничего не куплю.
Коммивояжер молча складывает свои чемоданы. Потом надевает шляпу и принимается читать заупокойную молитву.
—  Вы что, вы читаете по мне кадиш?! — кричит Со­ломон.
Коммивояжер высокомерно отвечает:
— Для меня вы умерли.

Грюн приходит в магазин тканей, владелец которого — его друг Блау.
— Слушай, Блау, мне нужно какое-нибудь красивое лет­нее платьице для моей дочурки, Рахиль. Но ты должен мне гарантировать, что оно не сядет при стирке.
— Покупай без сомнений! Я тебе гарантирую!
Спустя неделю платьице постирали, и оно село так сильно, что едва закрывало бедра. В этом платье Грюн при­вел маленькую Рахиль в магазин Блау. Тот взглянул на де­вочку и восхищенно воскликнул:
— Ах, милая крошка! Как она выросла!

На зерновом рынке в Бердичеве стоят открытые меш­ки с зерном. Подходит к мешку с пшеницей еврей, берет пригоршню зерна и начинает его пересыпать из одной ла­дони в другую. Продавец молча смотрит на него и спра­шивает:
— Ну что, будете покупать?
— Нет, покупать я не собираюсь, — отвечает еврей.
— Чего же тогда вы тут стоите, пересыпаете пшеницу из руки в руку?
— Я вам объясню. Я — маклер. Может быть, ко мне од­нажды кто-нибудь подойдет и спросит, разбираюсь ли я в пшенице. И тогда я смогу ответить: хотел бы я прожить столько лет, сколько пшеницы прошло через мои руки!

Сапожник Хаим часто говорит: «Моя мама хотела, что­бы я стал портным, но папа отдал меня в ученики к сапож­нику. И это была такая удача! За тридцать лет у меня никто не заказал ни одного пиджака. Будь я портным, я бы давно умер с голоду!

Жена сапожника:
—  Как ты мог отдать клиенту ботинки за один только задаток? Теперь ты больше его не увидишь!
— Еще как увижу! Я ему упаковал два левых ботинка.

В маленьком местечке коммивояжер приходит к кли­енту. В лавке его встречает одетая в траур жена клиента и говорит:
—  Сегодня, к сожалению, вы свой заказ не получите: мой муж, не про нас будь сказано, умер.
— О, это сущие пустяки! — отвечает коммивояжер. — Я приму заказ и от вас.

Хаим Каплан целый день торчит в своей лавчонке; по­купателей все нет и нет. В восемь вечера он, удрученный, собирается закрывать лавку, и тут вбегает некто: ему нужен почтовый конверт. Каплан просит два пфеннига. Покупа­тель бросает на прилавок десять пфеннигов и, не дожида­ясь сдачи, убегает…
Дома жена спрашивает:
— Как сегодня торговля, Хаим?
—  Оборот, — отвечает муж, — не ахти какой. Зато при­быль — оглушительная!

Умирает старик Зауертейг, уважаемый виноторговец. Вокруг с почтительными лицами стоят сыновья. С трудом шевеля языком, умирающий делится с ними профессио­нальными секретами. Под конец, уже совсем без сил, он шепчет:
—  Кстати, вот что хочу вам сказать: вино можно делать еще из винограда.

Лилиенталь встречает на улице Розенблата, который должен ему двести марок. Он хочет ненавязчиво напом­нить ему о себе и, подойдя, хлопает его по плечу и говорит приветливо:
— Как я рад вас видеть! Что поделывает ваша жена? Как детишки?
Розенблат, кисло:
— Да, вам, герр Лилиенталь, хорошо спрашивать. А мне, думаете, кто-нибудь платит?

Старый еврей, владелец скромного магазинчика, лежит при смерти. Семья почтительно толпится вокруг. Собрав последние силы, он разжимает губы и говорит:
— Ривке, жена моя, ты здесь?
— Здесь.
— Яков, сын мой, ты здесь?
— Да, отец.
— Леа, дочь моя, ты здесь?
— Да, отец.
— Рахиль, дочь моя, ты тоже здесь?
— Да, отец.
— А кто же остался в лавке?

Копштейн втянут в запутанный судебный процесс. Когда ему приходится на какое-то время уехать, он просит адвоката держать его в курсе дел и телеграфировать, если что. Адвокат присылает радостную весть: «Победило пра­вое дело!» Копштейн в испуге шлет телеграмму: «Сейчас же обжаловать!»

Банкир:
— Я никому не позволю меня игнорировать! Разве что налоговой инспекции…

Банкир — это человек, который в хорошую погоду от­дает свой зонтик напрокат, а в дождь требует его обратно.

Хозяин дает инструкции новому коммивояжеру:
— Вы сядете в утренний поезд, приедете в Нейтомышль, в гостинице немного приведете себя в порядок, закажете чашку горячего бульона, потом пойдете к старику Ауэрбаху, спросите его, доволен ли он последней партией шелко­вых чулок, предложите ему посмотреть наши образцы, обратите его внимание, что у нас появились совершенно но­вые расцветки, но цены при этом умеренные, примете у не­го заказ и после обеда телеграфируете мне об успешной сделке.
Молодой человек уезжает, но после обеда никакой те­леграммы нет. Приходит вечер, наступает ночь… Хозяин вне себя. Наконец приходит телеграмма: «Во всем Нейтомышле не нашел горячего бульона. Что делать?»

Разговаривают в поезде два еврея.
—  У меня дела идут — хуже некуда. Я торгую вразнос, бьюсь как рыба об лед, а семья моя все-таки голодает. Мой пример буквально подтверждает слова, что хлеб свой на­сущный человек добывает в поте лица своего.
— А я вот живу как раз за счет чужого пота.
— Вы — капиталист, вы — кровопийца!
Второй еврей, весьма удивленный:
— Какой капиталист? Я банщик.

Маленький бродячий цирк приехал в городок в Гали­ции. Бедный еврей наблюдает, как ставят шатер.
—  Хочешь немного заработать? — спрашивает его ди­ректор цирка. — Тут у меня лев сдох. Ты мог бы надеть его шкуру и изобразить перед публикой пару номеров.
Еврей с радостью соглашается.
Вечером он, обряженный львом, гордо выходит на аре­ну. И вдруг видит: навстречу ему движется огромный мед­ведь. Еврей в ужасе вскрикивает:
—  Шма Исроэл! («Слушай, Израиль!», начальные слова молитвы, которые евреи произносят в минуту опасности.)
Медведь вполголоса отвечает:
—  Адонай Элохейну, Адонай эход! (Продолжение той же молитвы: «Господь Бог наш, Господь един».)

—  Я от всей души советую вам купить дом на берегу Днестра, — уговаривает маклер покупателя. — Во-первых, прекрасный вид на реку, а во-вторых, подумайте, как это замечательно — жить так близко от воды! Можно прямо в саду стирать белье, можно купаться, плавать, кататься на лодке, а зимой кататься на коньках!
Покупатель, недоверчиво:
— Все это прекрасно, но есть и недостатки. Взять хотя бы весеннее половодье…
Маклер, с жаром:
—  Ну чего вам бояться половодья? Где дом — и где Днестр?

У Варшавера есть какие-то акции, которые внушают ему опасение.
— Завтра с двенадцати до двух пройдет общее собрание акционеров, — говорит он своему служащему. — Поезжай­те туда и сразу после двух часов телеграфируйте, что про­исходит.
На следующий день в пять минут первого от служаще­го приходит телеграмма: «Немедленно продавать».
Когда служащий возвращается, Варшавер хвалит его:
— Вы спасли меня от больших убытков. Но как вы ухи­трились послать телеграмму так рано, когда на бирже никто еще и понятия не имел, как обстоят дела?
— Председатель, — объясняет служащий, — открыл об­щее собрание словами: «К сожалению…» И все стало ясно.

— Сколько стоят эти брюки?
— В нашем магазине твердые цены. Поэтому я не скажу вам ни двадцать, ни восемнадцать, ни шестнадцать рублей. Но меньше чем за пятнадцать я брюки вам не продам.
— А я не скажу вам ни пять, ни семь, ни девять рублей. Но дороже, чем за одиннадцать, я эти брюки не куплю.
Хозяин, приказчику:
— Хаим, заверни брюки!

— Сколько стоит пиджак?
— Двенадцать гульденов.
Покупатель рассуждает про себя: «Он просит двенад­цать, имеет в виду десять, уступит за восемь, я хочу запла­тить четыре. Предложу два».

Разговор на бирже:
— Привет, Биншток, чем занимаешься?
— Спекулирую на минах.
— О, тут нужны большие деньги!
—С чего ты взял? Я стою у подъезда, и если кто-то вы­ходит с довольной миной, я у него стреляю денег.

— Леви, что вы делаете на рынке в скотном ряду?
— Как что? Может, мне повезет и кто-нибудь бесплат­но отвезет меня на повозке домой.

Конная ярмарка, тьма народу. В самой толчее прогули­вается, засунув руки в карманы, еврей. Один из торговцев, увидев его, спрашивает удивленно:
— Реб Янкель, что вы тут делаете?
— Я? Смотрю, чтобы меня не задавили.

—  Друг мой, застрахуйтесь против несчастного слу­чая! — уговаривает страховой агент. — Если вы сломаете руку, мы вам выплатим пять тысяч крон. Если сломаете но­гу, получите аж десять тысяч… Ну а если сломаете шею, вы вообще счастливчик!

— Целый год я работаю себе в убыток.
— Почему же ты не закроешь свою лавку?
— А на что тогда я буду жить?

Покупательница ушла из магазина тканей, ничего не купив. Огорченный продавец докладывает владельцу:
— Она говорит, шелк для нее слишком дорог.
— Ты неправильно с ней разговаривал, — поучает его хозяин. — Ты мог бы ей, например, сказать: милостивая су­дарыня, это же чистый шелк, а среди шелковичных червей недавно вспыхнула эпидемия, так что следующие партии шелка будут стоить гораздо дороже.
Продавец это запомнил. Вскоре приходит девочка, она хочет купить себе шелковую ленту. Но лента для нее слиш­ком дорога.
Продавец говорит:
—  Вы, наверное, еще не знаете, что среди ленточных червей вспыхнула эпидемия?

Хозяин лавки новому ученику:
— Никогда не позволяй покупателю уйти только пото­му, что в продаже нет точно такого товара, какой он поже­лал. Нужно предложить ему замену!
Покупатель желает туалетную бумагу.
— Туалетная бумага у нас кончилась, — с сожалением говорит ученик. Но слова шефа упали на благодатную поч­ву, и он продолжает: — Но мы можем предложить вам пре­красную наждачную бумагу.

Богатый еврей Якубович закладывает фундамент свое­го нового дома. Сосед-бедняк с завистью наблюдает, как движется дело, а Якубович старается отвлечь его от зави­стливых мыслей.
— Смотрите, — говорит он, показывая на свежевырытый котлован, — я зарываю свои деньги в землю.
— Ничего, — утешает его сосед, — если будет на то во­ля Божья, скоро вы до своих денег доберетесь.

В местечке появляется приехавший откуда-то еврей и объявляет: он будет ходить по канату, протянутому между крышами синагоги и кирхи. И заранее собирает по десять копеек с человека.
Канат натянут. Еврей появляется в чердачном окне си­нагоги и кричит собравшимся:
— Дорогие евреи, я в жизни еще не стоял на канате. Но если вы считаете, что ваши десять копеек дороже моей жиз­ни, то я попробую…

— Знаете, какой замечательный хазан в нашем городе? Когда он затягивает «хинени они» (вот я, бедняк), его го­лос, могучий, как львиный рык, слышен даже на улице.
— Подумаешь! Я, например, не хазан, а торговец, но ес­ли бы я захотел, совсем тихо, прошептать «хинени они», мои кредиторы услышали бы это не только на улице, но да­же в Варшаве — и сразу примчались бы сюда.

Деревенский мелочной торговец, приехав в город, вхо­дит в элегантный магазин, осматривается и удивленно ка­чает головой. Владелец, самодовольно:
— Ты, конечно, в восторге от моего магазина?
—  От магазина — не очень, — честно отвечает деревен­ский еврей. — Конечно, моя лавчонка — ничто по сравне­нию с вашей, и мне одному известно, сколько долгов на ней висит. И тут я подумал: если ваш магазин такой большой, то какими же огромными должны быть ваши долги!

На складе фирмы лежат дождевики, целая партия, ты­сяча штук. Хозяин посылает своего коммивояжера в про­винцию и инструктирует его:
—  Я хочу получить по пятнадцать рублей за штуку. Но если вам удастся найти покупателя сразу на большую партию товара, то, Бог с ним, спускайте цену до двенад­цати рублей. Ни в коем случае не ниже! Убытки мне не нужны.
Коммивояжер уехал. Через два дня он телеграфирует: «Могу продать сто плащей, но только по одиннадцать руб­лей». Хозяин отвечает: «Согласен».
Вскоре приходит еще телеграмма: «Есть покупатель на двести пятьдесят плащей. Платит по девять рублей». Хозя­ин отвечает: «Согласен».
Третья телеграмма: «Можно сбыть шестьсот плащей пар­тией по семь рублей». Хозяин телеграфирует: «Принято».
Несколько дней — никаких новых вестей. И вдруг теле­грамма из гостиницы захолустного городка: коммивояжер лежит при смерти. Испуганный хозяин тут же садится в по­езд, спешит к своему верному помощнику, застает того при последнем издыхании и, огорченный до глубины души, спрашивает его:
— Скажи, что я могу для тебя сделать?
Коммивояжер, собрав последние силы, шепчет:
—  Жизнь моя подошла к концу, но одно я хотел бы уз­нать… Ради всего святого, скажите: почем вы покупали эти дождевики?

Венский еврей встречает на Кертнерштрассе своего старого учителя математики. Тот, естественно, спрашивает, как у него дела.
— О, замечательно, господин учитель! Я торговец.
— Как? Вы пошли в торговлю? Вы же считали хуже всех в классе!
— Да. Я торгую деревянными ящиками. Покупаю за один шиллинг, продаю за пять — и на эти четыре процента живу прекрасно!

Старик Кон выговаривает сыну:
— Совершенно не понимаю, как это ты остался совсем без денег. В прошлом году ты получил приданое, пятьдесят тысяч гульденов. Допустим, жилье стоило вам десять ты­сяч, пять тысяч пошло на уплату прежних долгов, пять ты­сяч вы потратили на себя. Все равно остаются еще тридцать тысяч!
Кон-младший:
— А ты думаешь, я не делал никаких гешефтов?

Ярмарка в бедном галицийском местечке. Торговец:
— Купите этот чудный дешевый чемодан!
— Зачем он мне?
—Когда поедете куда-нибудь, можно будет в него поло­жить костюм.
—Вот как? А мне что, по-вашему, сидеть в вагоне в од­ной рубашке?

В налоговой инспекции.
— Сколько вы зарабатываете?
— Нисколько.
— Как так? Где вы работаете?
— У отца в конторе.
— Вот видите! И в чем состоит ваша работа?
— Я часть накладных расходов.

Экономист у Шолом-Алейхема:
«У меня дела идут плохо — это значит: он зарабатыва­ет, я терплю убытки.
Дела идут средне: зарабатываем оба.
Дела идут хорошо: я зарабатываю, он терпит убытки».

—  Шлойме, — говорит жена, — как ты мог почтовую марку, которая стоит десять геллеров, отдать тому господи­ну за семь?
— Чего тут непонятного? Если бы я не отдал ему марку по дешевке, он пошел бы покупать ее на почте!

— Янкель, ты знаешь, вышло новое предписание равви­ната: женщины не имеют права входить на биржу между двенадцатью и часом дня.
— Что за глупость!
—  Вовсе не глупость. Дело в том, что к этому времени многие мужчины уже остаются без штанов.

Острайхер приходит к банкиру Оппенгеймеру и спра­шивает совета, стоит ли ему покупать акции «Отави-Минен». Оппенгеймер:
— Если вы их купите, то заработаете…
Острайхер стремглав мчится на биржу, вкладывает все свое состояние в акции «Отави-Минен» — и теряет деньги до последнего гроша. Удрученный, он приходит к Оппен­геймеру, который дал ему плохой совет.
— Вы же не дали мне договорить! — оправдывается Оп­пенгеймер. — Я хотел сказать: если вы их купите, то зара­ботаете себе головную боль!

После Первой мировой войны. Еврей спрашивает у биржевика, стоит ли покупать польские злотые.
—  Нет, они будут падать, — предостерегает его специа­лист.
Еврей все-таки покупает злотые — и терпит убытки.
— А можно покупать румынские леи? — спрашивает он в другой раз.
— Нет, они будут падать, — опять говорит биржевик.
Еврей покупает леи — и опять терпит убытки.
—  Что же мне теперь делать? — допытывается он, сно­ва придя к советчику.
— Теперь поцелуй меня в пупок! — отвечает тот.
— То есть как? — недоумевает еврей.
— Чего тут непонятного? Что я тебе ни советовал, ты де­лал наоборот. В этом случае получится как раз то, что надо!


Как скачать?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *