Лучшие еврейские анекдоты. Из еврейской жизни. Часть 2

Лучшие еврейские анекдоты. Из еврейской жизни. Часть 2В кухне хелмского дома собака залезла на стол и лижет сливки из блюдца. Рядом стоит слуга и не шевелится. Входит хозяйка и, видя это, кричит в ярости:
— Ты почему не гонишь собаку?
Слуга:
— Она вчера порвала мне штаны, с тех пор я сердит на нее и с ней не разговариваю.

Хозяин велит слуге-хелмцу разбудить его в пять утра. Слуга расталкивает его в три часа ночи:
— Я только хотел сказать, вам надо поторопиться со сном: через два часа вставать.

Слуга-хелмец:
— Вы велели мне принести литр вина. Оно в бутылку все не вошло. Остаток я налил в пустое днище бутылки. — И он подает барину перевернутую бутылку, не закрытую пробкой.
— Хамор (осел), а где остальное вино?
— Здесь, в верхней части, — отвечает слуга и снова переворачивает бутылку горлышком вверх.

Хелмец с густой бородой прочитал в Талмуде, что густобородые люди глупы. Он рассердился, но потом решил сделать что-нибудь с бородой. Но что? Брить бороду запрещено. Но нигде не сказано, что нельзя проредить бороду с помощью огня… И он поджигает себе бороду.
Когда у него зажили ожоги, он велел принести себе Талмуд и на той странице, где говорилось о глупости густобородых, написал: «Бодук у-менусе» («Проверено и испытано»).

Хелмец читает: «Бог помогает дуракам».
— Разве люди не говорят, что я осел? Это можно проверить немедленно.
И он прыгает из окна.
Лежит хелмец со сломанными ногами и стонет:
— Я знал, что я не дурак. Но о том, что я такой умный, я даже не догадывался!

Шамес в Хелме был старым и слабым, тяжело ему было на рассвете тащиться от дома к дому и стучать в каждую дверь, чтобы евреи просыпались и шли молиться. Жалко стало хелмцам шамеса, и решили они снять двери в домах и принести их шамесу, чтобы он никуда не ходил, а стучал бы в двери, поставленные в ряд у стены его дома.

Ночью в Хелме случился пожар; все евреи сбегаются его тушить. Один из них радостно восклицает:
— Какое счастье, что горит именно здесь! Иначе как бы мы видели, куда лить воду?

В реке возле Хелма выловили разложившийся труп мужчины. Одна женщина, чей муж пропал несколько недель назад, обратилась к раввину с предположением, что это, наверное, ее муж. И попросила выдать ей бумагу, что она, следовательно, является вдовой. Раввин засомневался:
— Откуда вы знаете, что эти останки, которые и опознать-то нельзя, — останки вашего мужа? Может быть, у него были какие-то особые приметы?
Женщина, после долгих раздумий:
— Он был заика.
Раввин размышляет, потом сообщает свое решение:
— Нет, этого недостаточно. Мало ли на свете заик!

У евреев есть обычай при совершении каких-то действий поворачиваться к востоку, в сторону Иерусалима.
В Хелме венчают молодую пару — но… о ужас! Жених и невеста стоят лицом на запад! Несколько крепких хелмцев поворачивают свадебный балдахин и туда, и сюда — ничего не помогает, пара все равно смотрит на запад.
Случайно среди присутствующих оказался варшавянин. Он посадил жениха и невесту себе на плечи и повернулся с ними к Востоку…
Хелмцы:
— Да-а, столько ума и смелости можно найти только в Варшаве!

Богач из Хелма, слуге:
— Принеси мне ботинки!.. Болван, что ты принес? Ты что, не видишь: один ботинок коричневый, второй черный!
— Я тоже это заметил, — отвечает слуга. — Но другая пара точь-в-точь такая же.

Два жителя Хелма, Берл и Шмерл, купили в городе фляжку водки на двоих и решили продавать ее только за наличные.
В дороге захотелось Шмерлу пить, он и говорит:
—    Хочу выпить стопку. Само собой, плачу наличными: вот тебе один крейцер!
Берл согласился. Через какое-то время ему тоже захотелось пить. Отдал он Шмерлу один крейцер и выпил стопку.
День был жаркий, обоим хотелось пить, и крейцер переходил то к одному, то к другому. К вечеру, когда они добрались до Хелма, фляжка была пуста.
— Как поторговали? — спросил их прохожий.
— Прекрасно! — воскликнули оба. — Все распродали за день, и все только за наличные!

В Хелме. Мать посылает Аарона купить спичек. Он приносит спички — но ни одна спичка не загорается!
— Просто непостижимо! — удивляется Аарон. — Я же все их, каждую по отдельности, проверил, и все зажигались прекрасно!

Житель Хелма пишет письмо. Пишет очень большими буквами.
— Зачем так крупно? — с любопытством спрашивает его знакомый.
— А я пишу своему глухому дяде.

Разговаривают жена и муж, жители Хелма.
— Яйца нынче такие дорогие! — говорит жена. — Какое-то время яиц совсем не было, теперь опять есть, но мало, и стоят каждое четыре копейки, а раньше стоили две.
— Какие умные эти куры! — удивляется муж. — Пока яйцо стоило всего две копейки, они не неслись, а как только цена подскочила вдвое, они тут же принялись нестись опять!

Когда хелмский шамес в предрассветных сумерках шел от дома к дому, чтобы разбудить евреев к утренней молитве, своими башмаками он портил белый, нетронутый снежный покров. Грустно было жителям Хелма видеть это, и наняли они четырех носильщиков, чтобы те носили шамеса от дома к дому и он не топтал снег по утрам.

Посетитель ресторана — официанту, который придерживает котлету на тарелке рукой:
— Свинья!
— А что, по-вашему, было бы лучше, если бы она еще раз свалилась с тарелки на пол?

Мойше просит, чтобы ему принесли суп погорячее. Официант приносит заказ. Мойше отсылает суп назад и повторяет просьбу. Когда он в третий раз возвращает суп и заказывает снова, официант теряет терпение:
— Чем вы недовольны?
— Пока вы можете держать свой палец в супе, — отвечает Мойше, — я буду знать, что он недостаточно горячий.

Набожные еврейки, выйдя замуж, носят парик.
Файвуш с удовольствием ест субботний суп. Вдруг он начинает плеваться.
— В супе волосы! — кричит он.
— Правда? — обрадованно говорит жена. — Это, должно быть, мой субботний парик. А я-то его обыскалась! Вот видишь: в нашем доме ничего не теряется.

Нейгрошль держал в Вене дешевый кошерный ресторан, который пользовался большой популярностью. Компот из сухофруктов в Вене называют «ростер» — в отличие от просто компота, который варят из свежих фруктов. В меню среди десертов было указано: «компот»; гостю же подали ростер из чернослива.
— Официант! — возмущается гость. — это же ростер, а не компот!
Услышав спор, Нейгрошль подходит к столу и спрашивает, в чем дело. Гость повторяет свою претензию. Хозяин берет его за шиворот и выбрасывает его из ресторана. Вернувшись в зал, он гневно озирается и произносит громко:
— Есть еще кое-кто в Вене, кто считает, что это не компот, а ростер. Но, — голос его становится угрожающим, — я знаю их всех!

Хаим и Нухим вдвоем заказали рыбу. Нухим делит рыбу на две части — и берет себе кусок побольше.
— Как не стыдно! — говорит Хаим.
— А если бы ты делил рыбу, — спрашивает у него Нухим, — как бы ты поступил?
— Я бы взял себе тот кусок, что поменьше.
— Так в чем дело? Ты и получил как раз то, что хочешь!

Хозяин ресторана:
— Вы что, разговариваете со своей жареной рыбой?
— Да, вы знаете, три месяца назад у меня утонул друг, но тело его так и не нашли. Я спросил рыбу: может быть, она что-то знает об этом?
— И она вам ответила?
— Она сказала, что никаких новостей не знает: она уже так давно находится в вашем ресторане!

— Официант, на предыдущей неделе я ел у вас великолепную свежую рыбу, а на этой неделе вы мне подаете тухлятину!
— Вот что значит нездоровая фантазия! Я вам клянусь, этот кусок у вас на тарелке — от той самой рыбины, которую вы так хвалили!

Три еврея сидят в кошерном ресторане. Один говорит:
— Официант, мне стакан чая!
Второй говорит:
— Официант, мне чай с лимоном!
— Мне тоже чай, — говорит третий. — Но только в абсолютно чистом стакане.
Официант возвращается к столику с тремя стаканами и спрашивает:
— Кто заказывал в чистом стакане?

— Официант! Ваш палец лежит на моей котлете!
— Да вы не волнуйтесь, она не очень горячая, я не обожгусь.

— Официант, я не потерплю такого свинства! Смотрите: в моем супе какая-то грязная тряпка!
— А чего вы хотите — чтобы в суп за тридцать пфеннигов вам положили брюссельские кружева?

— Хозяин, зачем вы уволили ту прелестную белокурую повариху?
— Откуда вы знаете, что она больше у нас не работает?
— А в супе черные волосы.

Кошерный ресторан в провинции.
— Официант, у вас что-нибудь еще осталось от птицы?
— Да. Насест.

— Вчера я попал в один ресторан… Так дорого и так невкусно я в жизни не ел. Но… как тут не вспомнить Бога? Выхожу я оттуда и — представляете? — обнаруживаю у себя в кармане серебряную ложку.

Борух — очень благочестивый еврей. Собираясь на несколько дней в Ниццу, он просит родственника, чтобы тот составил ему список всех тамошних кошерных пансионов. Он уезжает — и неделю о нем ни слуху ни духу. Жена вся изнервничалась; наконец она посылает брата в Ниццу, искать Боруха. Тот обходит все кошерные пансионы — Боруха нигде нет. В конце концов он находит его в гостиничке с сомнительной репутацией, в постели с девицей.
— Так вот ты где! — кричит он. — А Сара не знает, что и подумать!
— Поезжай, пожалуйста, домой и скажи Саре, что она может быть спокойна: питаюсь я только в кошерных отелях.

Йойне и Шлойме заказали один горшок жаркого на двоих. Йойне обстоятельно рассказывает, как его отец на смертном одре объявлял свою последнюю волю. Тем временем Шлойме съел почти весь горшок. Йойне, видя это, пытается исправить положение.
— А теперь, — говорит он, — расскажи, о чем говорил на смертном одре твоей отец.
— Мой, к сожалению, умер молча, — отвечает Шлойме, подбирая остатки жаркого.

Абрамович заказал жаркое из говядины. Он сидит над своей тарелкой и плачет.
— Почему вы плачете? — испуганно спрашивает официант.
— Я плачу потому, — отвечает Абрамович, — что ради такого крохотного кусочка мяса должен был погибнуть такой огромный бык!

Авром и Ицик эмигрировали в Париж. Французского ни один из них не знает. Приходят они в первый раз в ресторан. На всех столах стоят маленькие стеклянные баночки, в них какая-то желто-коричневая масса. Должно быть, это что-то очень дорогое, потому что гости берут эту массу крохотными порциями. Авром и Ицик ломают голову, что бы это могло быть. (Горчица у евреев Восточной Европы была почти неизвестна, вместо нее употребляли смесь тертого хрена со свеклой). Они решают попробовать, что это за желтая дорогая вещь. Как только официант отвернулся, Ицик зачерпнул горчицу ложкой и быстро отправил в рот. Из глаз у него брызнули слезы, лицо побагровело.
— Что с тобой? — удивляется Авром.
— Ах, ты знаешь, — отвечает Ицик, — я как раз вспомнил, что в прошлом году утонул мой брат.
— Сочувствую! А как эта желтая штука? Вкусно?
— Очень!
Тогда Авром тоже набирает ложку горчицы, сует ее в рот — и тоже начинает плакать.
— А ты чего плачешь? — спрашивает его Ицик.
— Я плачу оттого, — отвечает Авром, — что в прошлом году ты не утонул вместе с братом.

Хозяин ресторана, укоризненно:
— По мне, так вы можете бросать наши зубочистки на пол, можете ковырять ими в ушах, можете чистить себе ногти. Но ломать их я вам не позволю!

В кошерном ресторане.
— Официант, принесите мне другую чайную ложку! Эта — в яичном желтке.
— Сию минуту! Только какой в этом смысл: все другие тоже в желтке.

Кон, в венском кафе «Захер»:
— Официант, принесите и мне такой рыбы!
— Прошу прощения, господин, но это ветчина.
— А я-то все думал, как она называется, эта рыба…

В элегантный берлинский ресторан приходит еврей и громким голосом заказывает порцию ветчины.
— Не кричите! — говорит официант. — И так видно, что вы еврей.

Хозяин харчевни:
— Господин Танненбаум, у вас такой кислый вид. Что-нибудь не так с едой?
— Не так. Во-первых, это ужасная гадость, во-вторых, ее очень мало.

Евреи Восточной Европы всегда любили острые блюда своей средиземноморской прародины.
— Угадай, что я сегодня ел?
— Ну-ка, дохни… Лук!
— Не угадал.
— Ну-ка, дохни еще раз… Чеснок!
— Дурак! Клубнику.

— Я выгляжу совсем молодым, а знаете, в чем секрет? Я всю жизнь ел много лука и чеснока.
Второй, тянет носом:
— Тоже мне секрет!

Изголодавшийся иешиве-бохер (студент-талмудист) размышляет вслух: «Чеснок — это вкусно. Шоколад — тоже вкусно. — Долгая пауза. — А как вкусно, должно быть, чеснок с шоколадом!»

— Как вчерашний обед у Мандельбаума?
— Что вам сказать? Если бы суп был таким же теплым, как вино, вино таким же старым, как гусь, а гусь таким же жирным, как хозяйка, обед был бы совсем неплох.

Два еврея заказывают в деревенской харчевне жаркое.
— Мяса у нас нет никакого, — с виноватым видом говорит хозяйка.
— Ладно, тогда давайте рыбу.
— Откуда здесь, в деревне, свежая рыба?
— Тогда селедку.
— Селедка кончилась.
Гости садятся в свою повозку и отправляются дальше. Тут из двери, как ошпаренная, выскакивает хозяйка и кричит им вслед:
— Колбасы у меня тоже нет!

Официант в кошерном ресторане:
— Вот меню, господин Флекзейф.
— Оставьте ваше меню себе! Принесите мне… во-первых, суп-лапшу… потом тушеное мясо… и, наконец, сливовый компот.
— Как, вы знаете наше меню наизусть, господин Флекзейф?
— Что значит — наизусть? Я просто смотрю на скатерть!

Кон — постоянный гость кошерного ресторана. Он требует, чтобы каждый раз ему стелили чистую скатерть, и готов платить за это особо.
Целых три дня его встречает белоснежная скатерть, на четвертый — опять вся в пятнах. Кон возмущается:
— Официант, за что я плачу вам сверх счета?
— А что я могу поделать? — оправдывается официант. — Другие гости жалуются. Они говорят: или это кошерный ресторан, или нет?

Абелес открыл кошерный ресторан в бедном еврейском квартале Берлина. Дела идут неплохо, и он начинает уделять больше внимания хорошим манерам.
В ресторан приходит гость и ест, как свинья.
— Если бы вы так ели у Кемпински, что бы он сказал? — делает замечание Абелес.
— Что бы сказал? Он бы сказал: если вы будете жрать, как свинья, вам придется идти к Абелесу!

Ресторан в провинциальной гостинице.
— Хозяин! Я умираю от голода! Принесите мне супу — все равно, какого. С фасолью, с капустой, с гречкой, с картошкой — какой есть!
Хозяин:
— Хана-Двойра! Суп еще есть? Все съели?.. Вам не повезло. Да и суп, который остался с шабеса, в среду все равно уже не такой хороший!
— Ладно. Тогда дайте какого-нибудь мяса. Знаете, такой аппетитный, нежный кусок — грудинку, краешек…
— Вы имеете в виду говядину? Говядина у нас только на шабес.
— Понимаю… Тогда пускай будет птица — ножка, крылышко, потрошка. Что угодно!
— Курятина? Кур нам доставляют только в базарный день, по четвергам.
— Что за несчастный день эта среда! Ладно, меня устроит и кусок рыбы.
— Во-первых, у нас ее нет. Во-вторых, рыбу нам тоже привозят только по четвергам…
— Две причины, и обе уважительные! Особенно первая… Кажется, мне придется удовлетвориться омлетом!
— Из яиц?
— Вы хотите сделать омлет без яиц?
— Где я возьму вам яйца? Я же вам уже сказал…
— Знаю, знаю! Вы получаете их в четверг.
— Откуда вы это знаете?
— Оставим этом. Принесите мне селедку — и баста…
— Тут я должен просить у вас прощения. Утром у меня еще было шесть штук, у поверьте мне, пожалуйста! Но час назад я отдал последнюю! Вы же знаете, люди…
— Знаю, знаю! Они все с ума сходят по селедке. Ладно, булочки или хлеб у вас есть?
— Есть. Хана-Двойра, кусок хлеба для господина!
— Что значит — кусок? Принесите шесть… нет, восемь кусков. Я умираю от голода!
— Ты слышала, Хана-Двойра? Он, должно быть, приехал сюда из большого города. Там они все — обжоры, храни нас от них Всевышний!

— Слава Богу, что вы пришли, доктор! Я просто умираю, так болит живот. Жена считает, я что-нибудь не то съел. А я ничего не ел, кроме того, что ем каждый шабес после синагоги… Что именно? Вот, слушайте: сначала, под кидуш (благословение вина), одну рюмочку и пару цыплят. Потом кусок холодной фаршированной рыбы и холодный цимес (сладкое блюдо из овощей и фруктов) с морковью и кнедлами, который остался с вечера пятницы. Холодный цимес — это куда вкуснее, чем горячий! Потом — студень… Вы знаете, что это такое? Нет, я вижу, вы не знаете. Это просто объедение! Потом, само собой, обычный обед. Сначала суп… Стоп, чуть не забыл: перед супом небольшая закуска: яйца, рубленные с луком и печенкой, к ним редиска. Две порции. Потом, конечно, мясной бульон с креплах. Но бульон я оставляю в чашке: зачем мне пустая жидкость?
Потом главный номер: утка… Пардон! Совсем забыл: перед этим еще чолнт из мяса с картошкой. И конечно, кугл. Один кугл из слоеного теста, жирный, и чтоб сахара и приправ не пожалели. Пожалуй, все. Разве что штрудель на десерт. Две порции,как обычно. Все как обычно.
Стоп, минуточку! Вспомнил: одно отклонение от нормы было! Я буквально влил в себя стакан чая. Вообще-то я этого никогда не делаю, я и удовольствия от чая никакого не получил — просто опрокинул в себя, и все. Теперь я понимаю, отчего у меня такая тяжесть в желудке…

Кошерный ресторан. В витрине висит изображение Моисея. Входит галицийский еврей — и что он видит? Официант чисто выбрит (правоверным евреям бриться запрещено). Еврей спрашивает недоверчиво:
— Здесь и в самом деле готовят кошер?
— Конечно, — отвечает официант. — Вы разве не видит в витрине Моисея?
— Вижу, но если бы вы висели в витрине, а Моисей обслуживал столики, мне было бы как-то спокойнее.

Однажды класс посетил епископ.
— Кто победил римлян под Каннами? — спросил он.
Мориц:
— Это сделал наш дорогой Иисус.
— Почему ты так решил?
—  А вы думаете, я не знаю, что полагается говорить в этой лавочке?

Епископ приходит в школьный класс и спрашивает:
—  Кого мы должны любить в этом мире больше всех? Кто правильно ответит на этот вопрос, получит одну марку.
—   Больше всего мы должны любить наших родите­лей, — отвечает Ганс.
—  Неплохо. Но может быть, кто-нибудь знает ответ по­лучше?
Кристиан:
— Больше всего мы должны любить господина учителя.
— Кто знает другой ответ?
Мойше:
— Больше всего мы должны любить Иисуса Христа.
—  Вот тебе марка, — говорит епископ. — Но, сын мой, почему ты, еврей, правильно ответил на мой вопрос?
— Ну, ваше преподобие, — за марку-то!

В школе дети хвастаются профессиями своих отцов. Хайнц, сын бедного портного, превращает своего отца в ди­ректора швейной фабрики, сын сапожника Майера делает из своего отца владельца обувной фирмы. Тут подает голос маленький Мориц, отпрыск хазана (кантора в синагоге).
— А мой отец работает конферансье в соборе на Ромбах-стрит.

Урок немецкого. Каждый ученик должен рассказать какую-нибудь интересную историю.
Мориц выходит к доске, говорит только одно слово «за­держка» и возвращается на свое место.
— Что это значит? — говорит учитель. — Нет тут ника­кой интересной истории!
— Нет, есть, господин учитель! Только вчера наша гу­вернантка шепнула моему отцу «задержка», а он ей отве­тил: «Интересная история!»

Учитель Закона наставляет:
— Наш милосердный Господь очень справедлив. Если у кого-нибудь одно из пяти чувств не в порядке, то Он поза­ботится о том, чтобы остальные четыре были лучше разви­ты. Например, у слепых очень тонкое осязание. Мориц, приведи еще пример!
—  У моего дяди одна нога короче другой. Зато вторая настолько же длиннее.

—  Бог создал такой замечательный мир! Подумай, Мо­риц, что должны сделать в ответ Его творения?
—  За это они должны сделать Ему рекламу, господин учитель!

Мориц приходит домой после урока.
— Ну, о чем рассказывал учитель?
—  О Моисее. Моисей провел со своими генералами со­вещание в главном штабе. Потом танки с громкоговорите­лями объехали всю страну и сообщили народу, что все ма­шины должны быть к полуночи готовы к всеобщей мобилизации…
— Да ты что, Мориц! Все было не так.
—  Согласен, мама, но так, как рассказал учитель, совсем уж невероятно!

Новый учитель спрашивает у детей имя и вероиспове­дание. Маленький Ицик отвечает:
— Римско-католическое.
Его сосед Эли удивляется:
—  Почему ты говоришь, будто ты католик, ты ведь из наших?
— А чего я буду хвастаться перед гоем?

Маленький Мориц учится в христианской школе. Пер­вый урок — экономическая география. Учитель объясняет, что всякая торговля и связи возможны только потому, что Христос простирает над людьми Свою защищающую длань. Второй урок — религия. Учитель рассказывает о Рождестве Христовом. Третий урок — история. Учитель объясняет, что в любом деянии человека всегда присутствует Христос. Четвертый урок — зоология.
— Мориц, — спрашивает учитель, — что это такое: сидит на дереве, хвост пушистый, щелкает орехи?
Мориц, с сомнением в голосе:
—  Я подумал было, что это белочка. Но это, наверное, опять Христос.

Первая мировая война. Офицер в небольшом галицийском местечке осматривает знаменитую синагогу; дело про­исходит в субботу. После осмотра он говорит шамесу:
—  Я бы с радостью дал тебе денег — но ведь сегодня у тебя шабес!
Шамес на это отвечает:
—  Ах, лейтенант-лебен, Всевышний будет только дово­лен, если на войне люди ничего не будут делать худшего, чем дотрагиваться в шабес до денег!

Лейб Хальбгевакс после Первой мировой войны воз­вращается домой и объявляет, что он собирается написать книгу, которую купит каждый.
—   Ты что, совсем мешуге (сумасшедший)? Кто твою книгу купит? Как она будет называться-то?
—  «Четыре года среди гоев. Их нравы и обычаи». Разве не пойдет нарасхват?

Еврей только что попал на передовую. Как раз в это время перед окопами появляется вражеский патруль. На­чинается ожесточенная стрельба. Еврей кричит в ужасе:
— Перестаньте стрелять! Вы что, не видите: там же люди!

Наполеон после битвы при Аустерлице награждает солдат и говорит:
— Я хотел бы выполнить по одному вашему желанию.
Первый из награжденных — поляк.
— Я мечтаю о свободной Польше! — говорит он.
— Ты ее получишь, — отвечает Наполеон.
Второй — немец. У него сгорела пивная.
— Пивную тебе построят, — обещает Наполеон.
Третий — еврей. Он просит маринованной селедки.
Поляк и немец смеются над ним.
— Свободную Польшу и пивоварню вы все равно не по­лучите, — говорит еврей, — а вот селедку, может быть, я получу.

Мейер, измученный морской болезнью, приплывает в Нью-Йорк. Шатаясь, он спускается по трапу. И вдруг ви­дит водолаза, который в полном снаряжении поднимается из воды.
—  Ой, — говорит Мейер, — если бы я знал, что сюда можно прийти пешком…

Восьмилетний ребенок падает за борт. Его отец в отчая­нии; он обещает тому, кто спасет его дитя, десять тысяч дол­ларов. Пока все, оцепенев от растерянности, стоят у поруч­ней, Залман уже в воде. С ребенком в руках он хватается за спасательный круг, и их поднимают на борт. Счастливый отец зовет спасителя в свою каюту, чтобы выписать чек.
—  О деле поговорим после, — останавливает его Залман. — Сначала я хотел бы выяснить, кто мне дал под зад пинок, от которого я очутился за бортом.

Корабль тонет. Еврей жалобно кричит и плачет. К не­му подходит другой еврей и говорит:
— Ты чего орешь? Это что, твой корабль?

Старый Шмуль плывет в двухместной каюте вместе с другим пассажиром. Ночью Шмуль принимается во весь голос причитать:
— Ой, мне хочется пить! Ой, мне хочется пить!
И нет этому конца. Наконец сосед, проклиная все на свете, одевается и приносит для Шмуля бутылку сельтер­ской. На некоторое время становится тихо. Потом Шмуль начинает причитать снова:
— Ой, как мне хотелось пить!

Корабль вот-вот пойдет ко дну. Пассажиры молятся. Гольдберг тоже молится вслух, просит Бога спасти их. Ев­рей, который его знает, трясет Гольдберга за плечо и шепчет:
— Замолчи, пожалуйста. Если Бог узнает, что ты плы­вешь на этом пароходе, мы все пропали!

Ицик, смертельно усталый, снимает номер в гостинице и сразу засыпает. В два часа ночи раздается стук в дверь. Ицик в испуге вскакивает.
— Что такое?! — кричит он.
—  Я вам хотел сообщить, — отвечает хозяин гостини­цы, — что с вокзала доставили ваши чемоданы.
—  Оставьте меня в покое с чемоданами! До утра еще много времени! Дайте мне поспать! — кричит Ицик.
Спустя некоторое время его снова будят.
— Ну что там опять? — стонет он.
— Мы только хотели вам сказать, — кричит из-за двери хозяин, — что произошла ошибка: это вовсе не ваши чемо­даны.

Гостиница переполнена. Ицика поселяют в номер, где уже есть постоялец.
— Я могу занять вторую кровать? — спрашивает Ицик соседа.
—  Пожалуйста. Но я должен вас предупредить, что я очень сильно храплю.
— Это ничего. А я — лунатик…
Сосед, утром:
— Вы всю ночь спокойно спали.
— Никакой я не лунатик, — отвечает Ицик. — Но я знал, что если я вам скажу, что я лунатик, вы всю ночь будете на­блюдать за мной, а значит, не будете храпеть.

Океанский корабль получил пробоину; через полчаса он пойдет ко дну. Катастрофа неотвратима.
На борту находится фокусник. Капитан велит его най­ти, объясняет ему положение и говорит:
—  Мы ничего сделать не в состоянии. Но может быть, вы хотя бы сумеете предотвратить панику?
Фокусник обещает сделать все, что в его силах. Он вхо­дит в зал, где собрались пассажиры, и объявляет:
—  Господа, через полчаса я заставлю наш корабль взле­теть.
Он делает пассы и время от времени говорит: «Еще де­сять минут… Еще пять минут…» — и точно в назначенный момент раздается мощный взрыв.
Еврей в лапсердаке успевает ухватиться за какую-то до­ску и теперь плывет по волнам. Вдруг невдалеке, на гребне волны, он видит фокусника, которому тоже удалось найти доску.
— Ну ты, мешуге! — кричит ему еврей. — Ты не мог при­думать фокуса получше?

— Добро пожаловать в Лейпциг! Почему ты не взял с собой жену?
— Есть старое правило: не бери с собой ничего, что мож­но найти в дороге!

Начинающий коммивояжер, сидя в поезде, печально рассказывает:
— Тяжелое это ремесло! Я трачу столько сил, я так при­ветлив со всеми, и все-таки есть клиенты, которые меня обижают!
—  Да-а, не везет тебе, — отвечает другой коммивоя­жер. — Со мной, слава Богу, такого не было. Меня вышвы­ривали вон, закрывали дверь перед самым носом, спускали с лестницы — но обижать? Такого ни разу не случалось!

В купе поезда граф Эстерхази разговаривает с попут­чиком. Потом он представляется:
— Я граф Эстерхази.
— Очень приятно! Я — «о Господи».
Граф Эстерхази, обиженно:
— Что за шутки!
— Никаких шуток! Я — коммивояжер. И куда бы я ни пришел, люди говорят: «О Господи, вы опять тут!»

В переполненной гостинице еврею достается комната, где уже спит офицер. Хозяин гостиницы просит еврея не шуметь и не зажигать свет: господин офицер очень устал на маневрах.
Еврей в темноте раздевается, утром, тоже в темноте, одевается, чтобы успеть на утренний поезд, и уходит из но­мера.
На улице все встречные солдаты отдают ему честь. Что бы это могло значить? На вокзале он проходит мимо зер­кала — и видит: на нем мундир лейтенанта!
— Черт бы взял этого хозяина! — возмущенно воскли­цает он. — Вместо меня он разбудил лейтенанта!

Ночной пожар в гостинице. Хозяин спешит разбудить постояльцев, чтобы они успели выбежать из горящего здания.
Кон, которого бесцеремонно растолкали, бросает взгляд на часы и говорит строго:
— Хорошо, я выйду. Но сейчас только половина перво­го ночи. Поэтому за эту ночь я заплачу вам только полови­ну стоимости!

В купе сидят друг против друга еврей и поляк. Над по­ляком в багажной сетке лежит тяжелый чемодан, который грозит вот-вот рухнуть вниз.
—  Уберите чемодан, пока он не свалился мне на голо­ву! — сердито говорит поляк еврею. — А не то я его в окно вышвырну!
Еврей не шевелится и безмятежно мурлычет себе под нос «тра-ля-ля-ля».
Поляк повторяет угрозу. «Тра-ля-ля!» — мурлычет еврей.
То же самое и после третьго предупреждения. Тогда по­ляк хватает чемодан и в ярости выбрасывает его в окно.
— Тра-ля-ля! — напевает еврей. — Это был вовсе не мой чемодан!

Кон и Грюн едут в поезде. В багажной сетке над голо­вой Кона лежит огромный тюк. Входит проводник и гово­рит Грюну:
— Такой тюк нельзя считать ручной кладью. Вы долж­ны сдать его в багажное отделение.
Кон наотрез отказывается. Спор, шум, но Кон стоит на своем. Приходит ревизор. Все бесполезно. Наконец, на оче­редной станции в вагон приглашают железнодорожную по­лицию.
— Немедленно сдать тюк! — рычит полицейский.
— Не сдам! — отвечает Кон.
Полицейский в ярости:
— Это почему же?
— Потому что это не мой тюк, — отвечает Кон.
— А чей же?
— Моего друга, Грюна.
Теперь полицейский, проводник и ревизор грозно пово­рачиваются к Грюну:
— Вы, вы… Почему вы не сдали тюк в багаж?
— А мне никто ни слова не сказал!

Разговор на вокзале:
— Куда вы едете?
— В Вену. У меня теща там умерла.
Второй, с уважением:
— Да-а, Вена — это город!

 


Как скачать?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *