Лучшие еврейские анекдоты. Культура и образование. Часть 1
Выставка Пикассо в Париже. На вернисаже присутствует сам художник. Янкель, уже давно живущий в Париже, взял с собой на выставку двоюродного брата Шмуля, только что приехавшего из польской провинции.
— Почему он пишет такие странные картины? – спрашивает Шмуль.
Янкель задает этот вопрос художнику и переводит Шмулю его ответ.
— Он говорит, что так это все видит.
— Реб Пикассо, – с укоризной говорит Шмуль, – если вы плохо видите, зачем вы рисуете?
Молодой еврей пишет из Италии своей невесте: «Я тут случайно сфотографировался рядом со статуей Ганимеда. Тот, что без одежды, это Ганимед».
Еврейская пара в музее перед античной статуей.
— Это алебастр? – спрашивает муж у музейного смотрителя.
— Не позорься! – шипит жена. – В каталоге написано: Венера.
— Мориц, ты все-таки учил латынь в школе. Что означает надпись на часах в соборе Святого Стефана: «Mors serta, hora inserta» (смерть надежна, час ненадежен)?
— Смертельный номер – часы врут.
— В чем разница между «номинально» и «в самом деле»?
— Очень просто: если кто-нибудь назовет меня ослом, то это будет чисто номинально, а вот если ослом назовут тебя, то это уже в самом деле.
Возле школы. Мориц опаздывает на урок и видит, что перед дверью стоит его приятель Абрам.
— Почему ты стоишь перед дверью?
— Он спросил меня, сколько будет трижды три.
— Трижды три будет девять!
— Не входи туда, я ему предложил тринадцать.
Мориц вел себя неприлично, и учитель выставил его за дверь. Мимо идет директор школы и спрашивает Морица, почему учитель выгнал его из класса.
— Потому что он мешуге (сумасшедший).
— С чего ты это взял?
— Можете мне поверить. За то, что я сделал кое-что неприличное, он послал меня на свежий воздух, а сам остался внутри и нюхает эту вонь — ну, разве не мешуге?
Учитель показывает на глобус и говорит:
— Мориц, найди мне Северный полюс.
— Хорошенькое дело! — отвечает Мориц. — Пири искал и не нашел, Кук его тоже не нашел, а теперь вот я должен вам его найти!
— Мориц, назови мне четырехногое животное!
— Майский жук.
— Ерунда, у него же шесть ножек!
— Ну, две-то можно и оторвать…
— Сколько инфузорий можно насчитать в одной капле воды?
Мориц пожимает плечами.
— Вчера я рассказывал, что их там ровно два с половиной миллиона.
— Мне бы ваши заботы, господин учитель! И потом: зачем вы спрашиваете, раз вы уже это знаете?
— Мориц, сколько есть видов верблюдов?
— Два. Дромадеры с одним горбом и просто верблюды — с двумя.
— А бывают ли верблюды без горбов?
— Предположительно да. Но это уже уродство.
Урок астрономии. Учитель показывает ученикам звездную карту и спрашивает:
— Мориц, знаешь ли ты, что означает эта длинная белесая полоса?
— Это Млечный Путь.
— А знаешь ли ты, что такое Млечный Путь?
— Это звезды.
— Правильно. А сколько их?
— Очень много. Миллионы.
— А как это стало известно?
— Да гои их посчитали. (Презрение быстро и абстрактно мыслящего человека к ненужным конкретным деталям.)
Мандель посылает своего сына учиться в гимназию. После первого семестра мальчик приносит табель с двумя «неудами».
— Йоселе, как ты можешь причинять родителям такое горе?
— Папочка, наш классный руководитель ужасный антисемит.
Тогда Мандель решает крестить Йоселе. Но в следующем семестре тот получает пять «неудовлетворительно»
— Как же так, Йоселе, ты предал веру своих отцов — и каков результат?
— Тате, ты же знаешь, мы, гои, не способны к учебе.
Учитель:
— Мориц, докажи мне, что Земля — это шар.
Мориц:
— Господин учитель, я этого не утверждал.
— «Год он это выносил, Но больше вынести нет сил», — цитирует учитель. — Мориц, что подразумевает поэт под словом «это»?
— Рубашку, господин учитель.
— Мориц, почему ты вчера отсутствовал в школе?
— Йом Кипур, господин учитель.
— Я не знаю, что это такое.
— А что такое шабес, вы знаете?
— Да.
— Так вот, шабес — просто фигня по сравнению с Йом Кипур.
Перед Первой мировой войной неподалеку от маленького городка проводились маневры. Артиллерийские орудия стоят на базарной площади, дети глазеют на громадины, подростки задают вопросы: «На какое расстояние они могут стрелять? На какую глубину зарывается в землю такой снаряд?»
У маленького Морица тоже есть вопрос:
— Господин солдат, а сколько стоит такая пушка?
— Мориц, далеко ли ваш класс продвинулся в счете?
— До начала таблицы умножения.
— И сколько будет дважды два?
— Шесть.
— Неправильно, четыре.
— Да я знаю, тате, но если бы я сказал «четыре», ты бы доторговался со мной до двух…
Мориц остался на второй год. Он приносит домой табель со словами: «Только бы все мы были здоровы!»
Мориц приходит домой после экзамена.
— Ну и как все было? — спрашивает отец.
— Замечательно. Все учителя пришли в такой восторг, что требуют повторения.
— Мориц, если расстояние по воздуху от Берлина до Цюриха составляет семьсот километров, а почтовый голубь пролетает за час сто километров, то сколько времени ему понадобится на перелет?
— Восемь часов.
— Да нет же, всего семь! С чего ты взял, тупица, что восемь?
— Так надо же голубю хоть часок передохнуть во Франкфурте!
Учитель:
— Кто двигается быстрее: почтовый голубь или лошадь?
Мориц:
— Если пешком, то лошадь.
— Взгляни, Мориц, какой красивый материал я себе купил на костюм… Но, Мориц, ты же смотришь на ткань с обратной стороны!
— Тате-лебен, к тому времени, когда мне сошьют костюм из этой ткани, ее уже вывернут наизнанку!
Бруно Кассирер приобрел дорогую картину. Он подводит своего маленького племянника к полотну. Тот молчит. Тогда Кассирер спрашивает:
— Ну, как тебе?
Племянник, слегка пожав плечами, отвечает:
— Если бы я немного потренировался…
Учитель настоятельно советует ученикам: если они столкнутся с трудными жизненными проблемами, то должны спросить себя, как поступали в таких случаях великие люди, и действовать соответственно.
— Кто может привести пример? — спрашивает учитель.
Мориц поднимает руку.
— Скажем, я получил в наследство отцовскую лавку. Приходит ко мне Гершович и предлагает вагон лука. Значит, я должен спросить себя: «Сколько бы дал Карл Великий за этот вагон?»
Перед собором Святого Стефана в Вене.
— Тате, что это за дом с высокой башней?
— Это ты должен бы уже знать, Мотеле. Это церковь.
— А что такое церковь?
— Ну, гои говорят, что в ней живет Господь Бог.
— Но, тате, ведь Бог живет на небе!
— Наверное, ты прав, Бог живет на небе. А в церкви находится Его контора.
Дядюшка:
— Как ты поступишь первым делом, Мориц, если я подарю тебе тысячу марок?
— Первым делом я их пересчитаю.
Мориц опоздал в школу.
— Господин учитель, на улице такой гололед, что я при каждом шаге вперед соскальзывал на два шага назад.
— Так как же ты добрался до школы? — ехидно спрашивает учитель.
— А я повернулся спиной и пошел в обратную сторону.
Мориц недоволен своим первым днем в школе:
— Сплошной обман! На двери написано «1-й класс», а все сиденья жесткие, и возле кассы стоит какой-то недоносок и задает одни только неприятные вопросы!
— Учитель меня ударил! — жалуется Мориц.
— А что ты натворил? — строго спрашивает отец.
— Да ничего! Учитель спросил, кто написал «Фауста», а я ответил, что это не я. Тут он мне и врезал.
Отец идет объясняться с учителем.
— Представьте себе, — возмущается учитель, — я спросил вашего мальчика, кто написал «Фауста», и у него хватило наглости ответить, что он тут ни при чем!
— Господин учитель, — заискивающе говорит еврей, — у моего Морица много недостатков. Но врать — нет, этого греха за ним не водится. Если он говорит, что не писал «Фауста», значит, он его не писал. А даже если и написал? Простите его, ведь он же еще ребенок!
Учитель объясняет детям, что такое деревня на сваях, как дома стоят на сваях прямо в воде. Маленький Меир долго думает, потом спрашивает:
— Господин учитель, как же люди живут в такой деревне? Разносчики там что, должны учиться плавать?
— Мориц, у тебя рот открыт!
— Я знаю, господин учитель. Это я его сам оставил открытым.
Морицу разрешили поехать вместе с отцом в Вену. Вечером, на Кертнерштрассе, он спрашивает отца:
— Скажи, почему так много дам прогуливаются туда-сюда?
— Если уж тебе хочется непременно знать, то эти дамы — так называемые проститутки.
— Вот оно что! Хотел бы я иметь столько тысяч, сколько среди них шлюх!
В вагоне поезда.
— Разрешите представиться, моя фамилия Плац.
— Плац? А вы случайно не родственник знаменитого берлинского Александер-плац?
— Чтобы родственник, так нет, но он среди моей клиентуры.
Улица Шпандау в Берлине.
— Не покажете ли вы мне дом Мозеса Мендельсона (знаменитый немецкий философ и просветитель)?
— Не знаю такого. Наверно, обанкротился.
Ицик приходит домой поздно вечером. Жена его спрашивает:
— Где ты был так долго?
— Я прочел объявление, что профессор Гиршфельд читает сегодня доклад о гомосексуализме, и решил сходить.
— Ну, и что же он рассказал?
— Знаешь, я не понял ни единого слова. Одно только могу тебе сказать: тохес (зад) ждет большое будущее!
Светская беседа:
— Как вы относитесь к возрождению романтизма?
— Вы имеете в виду — в деловом смысле или просто так?
— Абрам, хочу загадать тебе шараду. Что это такое: первая часть слова — птица, вторая — вид вооружения, а все вместе — австрийский поэт?
Абрам долго думает, но догадаться не может.
— Это же Грильпанцер! — ликует его друг («панцер» по- немецки «танк»).
— Но его же зовут не Грильпанцер, а Грильпарцер!
— Ну а разве гриль — это птица?
Из письма, присланного в венскую ежедневную газету: «Вы проиграли пари: Мельпомена вовсе не еврейский праздник!»
— Хаим, ты можешь мне объяснить, что такое рифма?
— Конечно могу, Ицик: концы строчек должны быть одинаковые. Например: «Ицик Шпар — хвати тебя удар!»
— Только и всего? Тогда я тоже могу: «Хаим Блюментопф — хвати тебя удар!»
— Но ведь конец получился не одинаковый!
— А, конец все равно у всех одинаковый.
— Тате, я прочитал, что Рильке как поэт очень хорошо зарабатывает. А что такое «поэт»?
— Поэт, сынок, пишет так, что все у него получается в рифму.
— А что такое рифма?
— Погоди-ка… ну, к примеру, так: «Я лежу на брюхе, ковыряю в ухе».
Мориц, после нелегкого раздумья:
— И на это он живет?
Супруги Штерн сидят в театре. Дают «Укрощение строптивой», но пока звучит только увертюра.
— Какая прекрасная музыка! — шепчет восторженно Штерн.
Его жена, бросив взгляд в программку, добавляет:
— Еще бы — ведь это Шекспир!
Брухбанд с женой в театре на «Волшебной флейте».
— Великолепная музыка у этого Легара!
— Не срамись, — говорит жена, — это же Моцарт!
— Не Легар? — удивляется муж. — Ну, подожди, в один прекрасный день выяснится, что ее все-таки Легар сочинил!
— Я был в опере.
— И как тебе — понравилось?
— Пока я шел туда, все было хорошо. А на обратном пути попал под дождь.
— Я спрашиваю не о погоде. Что давали-то?
— Ну, мы дали кассиру пять марок.
— Нет, я имею в виду, что давали актеры.
— Эти-то? Да ничего, их бесплатно пропустили.
— Да пойми же, я спрашиваю другое — на чем вы были?
— На балконе, во втором ряду.
— О Боже! Я спрашиваю — что играли?
— Ах вот ты о чем… «Тристана и Изольду».
— Тебе понравилось?
— Ну, что тебе сказать? Я много смеялся.
— Вы были в опере, господин Розингер? И что вы видели?
— Что видел? Циффер сидел в ложе с совсем молоденькой шиксой (девушкой-нееврейкой).
— Я не о том! Я спрашиваю, что вы слышали?
— Что слышал? Ладно, скажу по секрету: Брухбанд скоро обанкротится.
Слова «быть» и «бить» в славянских языках звучат похоже. Тамошние евреи говорили на идише и в славянских языках зачастую делали ошибки.
Брухбанд под вечер спешит домой. Навстречу ему идет приятель и спрашивает:
— Откуда это ты?
— Из театра.
— И что там давали?
— Яичницу.
— Ну что ты несешь!
— Погоди-ка: не яичницу, а омлет. То есть нет, вспомнил: «Гамлета».
— Вот оно что! Ну и как тебе — понравилось?
— Очень.
— А что, спектакль уже кончился?
— Где там, только что начался!
— Почему же ты пошел домой?
— А что мне еще оставалось? Дело приняло крутой оборот. Один вышел вперед и как закричит: «Бить или не бить?» Вот я и подумал: а если решат бить, то с кого начнут? Конечно, с евреев! Потому и ушел.
Иойне смотрит в театре «Марию Стюарт». Дела королевы идут все хуже, и Иойне заливается горючими слезами. Внезапно ему приходит в голову мысль: «Боже мой, что я делаю? Я ее не знаю, она меня не знает — с чего же мне так волноваться?»
Шмуль с женой были на «Фаусте». По дороге из театра домой Шмуль размышляет вслух:
— Туманная какая-то пьеса. Самого главного так и не объяснили: что эта девушка — ну, Гретхен — сделала с драгоценностями, которые ей Фауст подарил?
Отец — сыну:
— Опять собрался в театр? Ты же только вчера смотрел «Фауста», первую часть.
— Ну да. А сегодня я пойду на вторую часть.
— Только и знаешь, что пускать деньги на ветер! Почему вчера ушел со второй части?
Шмуль перед памятником Гете.
— Ну, кто он такой, в конце концов? Не полководец, не кайзер… Подумаешь, «Разбойников» сочинил, только и всего!
— Что ты несешь? «Разбойников» сочинил Шиллер.
— Тем более: он даже «Разбойников» не написал!
— Мне так плохо, что не выразишь словами. Помните, как красиво говорит Ричард Третий у Шекспира: «Стыд и позор, а ведь я в мир пришел, чтоб удержать от ссор!»
— Вы, наверное, имеете в виду Гамлета. Ричард говорит другое: «Коня, коня!»
— Вот-вот. Тоже очень красиво!
Господин Кон стоит перед театральной афишей:
— Что это такое — «Рихард Штраус»? Если Рихард — то Вагнер, если Штраус — то Иоганн…
Супруги Блау приезжают в Вену и вечером идут в театр на оперетту «Мадам Помпадур». Спектакль уже идет, когда госпожа Блау спрашивает супруга:
— А кто она такая, эта мадам Помпадур?
Господин Блау тоже не знает и задает этот вопрос господину, сидящему в соседнем кресле. Тот отвечает:
— Рококо-кокотка.
— Не повезло, — шепчет Блау жене. — Мой сосед заика.
Майзель из Черновиц приехал в Вену по делам. Вечером он вознамерился пойти в театр.
— Что у вас дают сегодня? — спрашивает Майзель у кассира.
— «Что вам угодно».
— Отлично! Тогда пускай будет «Марица»!
Мориц смотрит в театре пьесу из рыцарских времен. На сцену выбегает оруженосец и кричит:
— Боевые кони поднимаются на дыбы!
— Вот это рыцарская речь! — комментирует Мориц. — Сегодня сказали бы по-простому: «Конина дорожает!»
В опере.
— Янкель, почему этот господин во фраке все время угрожает палкой той даме, что на сцене?
— Шшш! Он ей не угрожает. Он дирижирует.
— А если не угрожает, почему она так вопит?
Известный банкир Натан крестился и принял имя Габель. Слугам он строго-настрого запретил произносить вслух свое прежнее имя.
Как-то он посылает слугу узнать, что идет вечером в драматическом театре. Слуга возвращается и докладывает:
— «Габель Мудрый»!
Курортный оркестр на открытой сцене.
— Как прекрасно они играют «Иуду Маккавея» Генделя!
— С чего вы взяли? Это же кадриль Оффенбаха!
— Ага, я сразу почувствовал, что тут что-то еврейское.
— Ваш сын, господин Кон, играет на скрипке, как второй Сарасате, — говорит учитель музыки.
Отец, со вздохом:
— Я предпочел бы, чтобы он играл на бирже, как его отец!
Во времена Бисмарка был еврей-депутат Ласкер. О нем ходила такая эпиграмма: «Семь городов спорят за честь быть местом рождения Ласкера: Шримм, Шрода, Бомст, Межерич, Кротошин, Кроянке, Филейне».
— Папа, я иду в оперу, сегодня дают «Жидовку»
— И ради этого ты бросаешь деньги на ветер? Пойди лучше к маме и посмотри на нее. И потом сам решай, стоит ли за такое еще и деньги платить.
Шиммелынтейн жертвует на благотворительный базар столько денег, что аристократы-устроители вынуждены пригласить его на праздник. Супруга Шиммелынтейна Флора появляется в роскошнейшем туалете — однако, к их огорчению, никто не обращает на них внимания. На следующее утро Шиммелыптейн читает в светских новостях: «…Апогеем празднества было появление пышнотелой Флоры, чей тропический аромат вызвал всеобщее восхищение…»
Сияя, он говорит супруге:
— Ты будешь смеяться, Флора-лебен, но ты, наверное, слишком сильно надушилась!
Романтичная дочка:
— А солнце все ниже и ниже…
— Ну и пусть себе, — отвечает отец. — По мне, так даже ниже номинала. У меня все равно нет его акций!
Сын, получивший образование на Западе, обожает природу. С большим трудом ему удается уговорить отца пойти с ним на прогулку по городскому валу.
— Ты только взгляни, папа, как красиво там внизу!
— Чтоб тебе провалиться! — возмущается отец. — Тащишь меня сюда, наверх, только для того, чтобы я поглядел, как красиво там, внизу?
