Лучшие еврейские анекдоты. Лучше не придумаешь. Часть 1

funny_jewish_rabbi_cool_cartoon_magnet-raa9035c718cb40ca8b723965c47756ab_x7js9_8byvr_512Американское захолустье. Владелец питейного заведе­ния избран мировым судьей. Книг не то что юридических, но и вообще никаких у него нет, есть лишь каталог «Това­ры — почтой».
К нему приводят пастушонка, обвиняемого в какой-то малости. Мировой судья долго молчит, потом с умным ви­дом открывает каталог и возвещает:
— Четыре доллара восемьдесят восемь центов!
Обвиняемый возмущенно вскакивает, но коммивояжер Сэм Каминкер, случайно оказавшийся при этом, одерги­вает:
—  Тебе еще повезло, что он открыл книгу на «детском белье», а не на «пианино»!

Кон побывал в Мексике. Он рассказывает:
—  Ты только представь себе, что со мной было! Приез­жаю в какую-то деревню, выхожу из машины — меня вмиг окружают индейцы! Справа индейцы, слева индейцы, впе­реди индейцы, сзади индейцы…
— Шма Исроэл! («Слушай, Израиль!» — первые слова мо­литвы, которые инстинктивно вырываются у еврея в труд­ную минуту.) Как же ты поступил?
— Я купил у них ковер.

Нью-Йорк. Гинсберг расказывает:
— Я не верю, что еще встречаются настоящие индейцы. На Кони-Айленд, это я сразу понял, только подделки. Там были два индейца. Один сказал: «Ты имеешь мне немного табак для мой трубка мира?» А второй ответил с настоя­щим бруклинским акцентом: «Эфшер (может быть), ты покуришь свой собственный?»
Потом я столкнулся с этим же на Среднем Западе. Там индейцы развлекали публику. Но когда они дули в свой бо­евой рог, я отчетливо слышал мелодию Рош а-Шона (еврей­ский Новый год), исполняемую на шофаре: «Текиа! Шварим! Труа! (эти слова выкрикивают при звуках шофара, бычьего рога)».
В последний раз я попытался увидеть настоящего ин­дейца на Дальнем Западе. Там в вигваме сидел вождь, си­дел совершенно неподвижно — впечатляющее зрелище! Но когда он встал, я увидел, что из заднего кармана его шта­нов торчит еврейская газета…

В кабинет хозяина торгового дома вбегает взволнован­ный коммивояжер:
— Господин Лейбзон, на нас движется страшная гроза!
—Что значит «на нас»? — презрительно спрашивает хо­зяин. — Ты считаешь себя членом фирмы?
— Ну ладно, пускай молния ударит в вас одного!

— Знаете, какие гадости устраивают мне антисемиты! Итак: в понедельник утром я вижу на пороге моего магази­на кучку. Я себе думаю: лучше сделать вид, будто не заме­тил! Во вторник — опять кучка. Я опять сказал себе — мол­чи! В среду — новая кучка. Тут уж я вскипел и подумал: ладно, придется вызвать полицию! Но в четверг, увидев на пороге еще одну кучку, я потерял терпение и решил: вот бу­дет находка для прокурора!

Два еврея в кафе, один из них слепой.
— Хочешь стакан молока? — спрашивает зрячий.
— Опиши мне, наконец, что такое молоко! — просит сле­пой.
— Молоко? Это такая белая жидкость.
— Хорошо. А что такое «белая»?
— Ну, например, белая, как лебедь.
— Ага, понял. А что такое «лебедь»?
— Лебедь? Это такая птица с длинной изогнутой шеей.
— Хорошо. А что такое «изогнутый»?
— Изогнутый? Вот сейчас я изогну мою руку, а ты ее пощупаешь. Тогда ты поймешь, что значит «изогнутый».
Слепой осторожно ощупывает изогнутую руку товари­ща и говорит, блаженно улыбаясь:
— Вот теперь-то я наконец знаю, как выглядит молоко!

В Нью-Йорке Файнберги очень разбогатели и перееха­ли в район вилл. Пользуются известностью коктейль-парти, устраиваемые фрау Файнберг по воскресеньям. Особен­но популярны ее булочки с черной икрой.
Однажды на такой вечеринке к хозяйке подходит дворецкий и шепчет ей на ухо, что запасы икры на исхо­де, а в воскресенье магазины деликатесов закрыты. Гос­пожа Файнберг после короткого раздумья шепчет в от­вет:
— Пойдите в охотничью комнату господина Файнберга, высыпьте дробь из всех ружей и подмешайте ее к икре. И будем надеяться на лучшее…
Дворецкий вносит в столовую новые подносы с булоч­ками, их едят с такой же охотой, как и предыдущие. Но не­задолго до прощания одна из дам отводит госпожу Файн­берг в сторону и смущенно признается:
— Когда я вышла в соседнюю комнату, чтобы попудрить нос, я решила заодно поправить пряжки у туфель — и тут у меня получился, как бы это сказать, задний выдох…
—  Ничего страшного, — деликатно отвечает хозяйка, — забудьте об этом!
— Конечно, — продолжает дама, — но при этом я застре­лила вашу кошку!

Праздник совершеннолетия бар-мицва в Америке отмечают нередко с безумной помпой.
К бар-мицве своего сына миллионер Гинсберг из Брук­лина решил предложить гостям нечто особенное. Он арен­дует два самолета, чтобы полететь вместе с гостями в Африку, и заказывает у тамошнего вождя племени празд­ничный обед на двести персон.
Вся компания направляется со слонами и погонщиками в девственный лес на охоту и вечером возвращается смер­тельно голодная. Они ждут и ждут обещанного обеда, и на­конец Гинсберг спрашивает вождя:
— В чем дело? Когда подадут обед?
На это вождь отвечает:
— Простите, но у нас тут еще три другие бар-мицвы, ко­торые были заказаны раньше!

Вечером Нафтали что-то ищет на улице под единствен­ным фонарем городка.
— Ты что-то потерял? — спрашивают его.
— Да один рубль, наверняка выпал у меня из кармана.
Прохожие помогают искать, ничего не находят и спра­шивают:
— А ты уверен, что потерял этот рубль именно здесь?
— С чего вы взяли? Я потерял его во дворе синагоги.
— Так почему ты ищешь его здесь?
—  Здесь светло и чисто! А вам бы хотелось, наверное, чтобы я ползал в темноте по грязи?

В новолуние евреи читают определенную молитву.
Еврей выходит из синагоги, чтобы посмотреть, не пора ли уже читать эту молитву. Но небо заволокло облаками, и он спрашивает другого еврея:
— Не знаете, уже вышел молодой месяц?
— Не знаю, — отвечает второй еврей. — Я не здешний.

— Что это значит? Вы написали в объявлении, что про­дается сад. Это и есть ваш сад? Десять футов в длину и пять в ширину!
—  Ну, длина и ширина у него и впрямь не очень. Зато какая высота!

Еврейка горько плачет. Уже шесть месяцев она не по­лучает никаких известий от отца.
— И ты из-за этого так рыдаешь? — удивляется подру­га. — Что значат шесть месяцев! Мой отец уже двадцать лет как умер, и все это время от него никаких известий — и что, разве я плачу?

— Почему буханки хлеба в вашем городе намного мень­ше, чем у нас?
—  Наверное, у вас кладут больше теста в каждую бу­ханку.

Вокзал в Лемберге (ныне Львов). Еврейка спрашивает у еврея:
— Когда последний поезд на Перемышль?
— Последний поезд? До этого, мадам, вы не доживете!

Блау и Грюн, охваченные альпинистским азартом, под­нимаются по горному склону. Внезапно они срываются вниз, страховочный трос зацепляется за выступ скалы, и они повисают в воздухе. Появляется вертолет спасательной службы, и пилот кричит
— Это Красный Крест, служба горноспасателей!
Оба одновременно кричат в ответ:
— Мы уже сделали пожертвования!

Какой-то еврей маленького роста каждый день прихо­дит в сигарную лавку, чтобы там зажечь свою сигару от га­зовой горелки. Владельцу лавки это надоело, и однажды он спрашивает:
— Собственно говоря, кто вы такой?
Тот искренне изумлен:
—  Разве вы меня не знаете? Ведь я тот самый низень­кий еврей, который приходит к вам каждый день, чтобы за­жечь сигару!

Люди в вагоне томятся от скуки.
—  Давайте разгадывать загадки, — предлагает один. — Вот, например: что такое — начинается на «о», черное и есть у каждого?
Никто не знает.
— Но это же одна пара сапог!
Все смеются.
—  А это что такое — начинается на «д», тоже черное и есть не у каждого?
Опять никто не догадывается.
—  Ну, это же две пары сапог… А что такое — красного цвета, висит на дереве и…
—  Ха-ха-ха! — прерывает его кто-то. — Теперь-то мы уже знаем — это три пары сапог.

Гирш-Бер едет по делам в Краков.
—  Ну, чего тебе удалось добиться? — спрашивает его жена по приезде.
—  По делам — ничего, — признается Гирш-Бер, — зато я обвел вокруг пальца весь Краков. Я всем говорил, что ме­ня зовут Вольф-Лев. И что ты думаешь? Все поверили!

Янкеле и его жена сидят в кино. Оба на ужин съели слишком много сливового компота и теперь почувство­вали последствия. Они хотят поскорее выйти из зала, протискиваются по своему ряду, и Янкеле нечаянно на­ступает на ногу даме, сидящей на крайнем месте перед проходом.
Через некоторое время оба возвращаются. Янкеле шеп­чет на ухо той даме, что сидит на крайнем месте:
— Это не вам я наступил на ногу?
—  Да, мне, — игриво отвечает дама, решившая, что он хочет извиниться. Но Янкеле поворачивается к жене:
— Идем, Сара, мы сидели в этом ряду!

Еврей идет по улице. Внезапно он останавливается, широко открыв глаза, вглядывается в тротуар и разочаро­ванно произносит:
— Провались он сквозь землю, тот, у кого плевок так по­хож на монету в пять крон!

—  Гольдшлегер, вы слышали такое? Маца всего по два злотых за килограмм!
— Где?
— Нигде. Но как дешево!

Грюн приглашен на обед. Он спрашивает хозяйку дома:
— Сударыня, вы любите загадки?
— Да.
—  Тогда слушайте: в чем разница между супницей и ночной вазой?
— Не знаю.
— Тогда я не стану есть у вас суп.

Гость входит в ресторан, а за ухо у него заткнут чере­шок спаржи. Официант застыл с открытым ртом, но так и не решился ничего сказать. С того времени этот посетитель ежедневно является в ресторан со спаржей за ухом. Нако­нец официант решает про себя: если он и нынче придет — спрошу обязательно!
Гость приходит. Но сегодня за ухом у него торчит не спаржа, а петрушка.
—  Извините, сударь, — робко спрашивает официант, — но зачем вы носите за ухом петрушку?
— Просто сегодня мне не удалось найти спаржу.

Эльзасские евреи часто испытывают неудобство в при­сутствии своих более сведущих в Талмуде единоверцев с Востока. Поэтому они говорят: «В чем разница между Бо­гом и польским евреем? Бог знает все. Польский еврей то­же знает все, но лучше».

Эльзас. Исаак говорит Жаку:
—  Спорим на десять франков, кто может дольше про­быть под водой.
— Согласен.
Оба ныряют — и полиция поныне ищет их тела.

Иосель кричит из воды:
— На помощь!
Шмуль с берега:
— Что ты так кричишь?
— Я не умею плавать!
— Я тоже не умею — и что? Разве я кричу из-за этого?

— Говорят, ты сказал про меня, что я осел. Это правда?
— Конечно, правда. Но я этого не говорил.

Беседуют три еврея.
Первый:
—  Однажды загорелась гостиница, в которой я остано­вился. Мне пришлось выбежать в одной рубашке. Но я ска­зал себе: мой сын торгует готовым платьем…
Второй:
—  Однажды я уронил свои часы. Но я сказал себе: мой сын часовой мастер…
Третий:
— Однажды я очень перепугался. Но я сказал себе: у мо­его сына фабрика нижнего белья…

Два еврея в купе поезда. Один представляется;
— Меня зовут Регенбоген.
—  Погодите-ка, — задумчиво говорит его попутчик, — Регенбоген, Регенбоген… Эта фамилия кажется мне знако­мой… Вспомнил: не вы ли тот низенький толстяк с рыжей бородкой клинышком?

Приезжий останавливает незнакомого еврея на улице Варшавы и спрашивает:
— Мне нужно попасть к ювелиру Розенцвейгу на Белостоцкую улицу. Не скажете ли, как туда проехать?
—   Как это к Розенцвейгу? — удивляется варшавя­нин. — Ювелира Розенцвейга в Варшаве уже нет, он те­перь в Одессе. У нас есть другой ювелир, его фамилия Розенбаум. Но он живет не на Белостокской улице. Итак, слушайте внимательно: вы садитесь в трамвай но­мер десять и едете до конечной остановки. Потом идете все время прямо на север, пока не дойдете до маленькой православной церковки с двумя луковками на крыше, там поворачиваете налево и идете еще двадцать минут прямо, потом сворачиваете в тупичок без названия, там в третьем доме на левой стороне живет слепой корзин­щик, у него Розенбаум не живет, он снимает комнату эта­жом выше, у парализованного портного, вернее, снимал два года назад, а живет ли он там по-прежнему, я не знаю.

—  Господин Кон, где ваша красивая трость с золотым набалдашником?
— Вот она, у меня в руке.
— Но она же без набалдашника!
— Да, трость была слишком длинной. Пришлось ее об­резать.
— Господин Кон, но зачем же вы обрезали трость свер­ху, а не снизу?
— Снизу? Снизу она мне не мешала!

—  Мейер хочет видеть меня завтра в Варшаве, а Кон — в Берлине. Что я им, птица, чтобы быть в одно и то же вре­мя в двух разных местах?

Дедушка наблюдает, как его внук пишет, и вдруг гово­рит:
— Я всегда удивлялся, как красиво пишут левши!
— Но, дедушка, я же не левша!
— Вот именно.

В конце благотворительного концерта певица — столь же очаровательная, сколь и знаменитая — обещает пода­рить поцелуй за взнос в благотворительный фонд. Предсе­датель с удовольствием включается в игру, поднимается на сцену и начинает аукцион:
—  Пятьдесят марок за поцелуй, семьдесят марок за по­целуй — раз, семьдесят марок — два…
Тут супруга коммерсанта Гольдблюма, не в силах сдер­жаться, кричит на весь зал:
— Дарю три поцелуя за двадцать марок!

Еврей возвращается домой ночью в легком подпитии, поднимается в свою квартиру на пятом этаже, немного вы­совывается из окна, чтобы освежиться, — и сваливается вниз. Каким-то чудом он остается жив.
В больнице врачи обступают его и любопытствуют:
— Какие чувства вы испытывали во время падения?
—  В сущности, никаких, — отвечает еврей. — Только, пролетая мимо третьего этажа, я подумал: «У Абелей еще горит свет? Так поздно? Что же там происходит?»

Шмуль оказался в Вене очевидцем несчастного случая. Он дает показания в полиции:
— Иду я по Вольцайльгассе и вдруг вижу, что старая ев­рейка падает с третьего этажа, а в руке у нее молитвенник в кожаном переплете…

На лето Грюн снял домик в сельской местности. Блау так долго напрашивается к нему в гости, что, наконец, по­лучает приглашение. Грюн подробно рассказывает, как ид­ти от станции:
—  Идешь на юг, мой дом — первый с красными ставня­ми по левой руке. Калитку можешь толкнуть ногой, а по­звонить у входа можно локтем.
— Почему бы мне не сделать это руками?
—  Но ведь руки у тебя будут заняты тем, что ты нам привезешь.

Еврей покупает в магазине шарики против моли. Через час он приходит опять и требует два кило шариков. Через несколько часов он хочет купить еще два кило.
—  Зачем вам так много шариков против моли? — удив­ляется продавец.
—  А как вы думаете, сколько их нужно, чтобы попасть в эту тварь?

—  Господин почтмейстер, нет ли для меня письма?
— Как ваше имя?
— А вам какое дело?
— Как же иначе я могу выдать вам ваше письмо?
— Ага! Моя фамилия Шабескугл (сладкое кушанье).
— Нет, для вас нет письма.
—  Подумаешь! Ведь и моя фамилия вовсе не Шабес­кугл!

Кон отправляет телеграмму своему компаньону Грюну: «Прими их предложения. Письмо позже. С уважением Кон».
Почтовый служащий, принимая телеграмму, по-друже­ски советует:
— «С уважением» вы могли бы и опустить.
Кон, удивленно:
— Ну и ну, откуда вы знаете Грюна?

Госпожа Розенцвейг получает от своего супруга теле­грамму: «Приеду 17.30 — Западный вокзал — гремучую змею привезу».
На перроне они встречаются, и жена оглядывает багаж.
— Где же тут гремучая змея?
—  Какая еще змея? Просто оставалось место для трех слов, а я не хочу ничего дарить почте!

—  Папа, на ярмарке я видел теленка в двумя головами и шестью ногами!
— Это еще пустяки! Вот у меня бухгалтер — совсем без головы, а ноги похожи на букву X.

Еврей-коммерсант шлет жене телеграмму: «Муку про­дал удачно, еду домой, Хаим». А потом, чтобы сэкономить деньги, вычеркивает слово за словом от конца к началу по указанному выше образцу («она что, не знает, как меня зо­вут?», «а куда мне еще ехать, как не домой?» и т.д.).

Пробное представление в цирке. Артист ставит попугая на голову собаке, и попугай читает стихи. Директор цирка в полном восторге:
— Я беру вас и плачу сто гульденов за вечер!
Артист, потупившись:
— Пятидесяти будет достаточно.
— Почему же вы отказываетесь от половины?
— Тут есть небольшая хитрость. На самом деле стихи говорит не попугай, а собака: она у меня чревовещатель­ница.

В кафе входит некто, хватает пустую рюмку и съедает ее, потом проходит по стене, идет вдоль потолка, спускает­ся по другой стене и молча выходит на улицу.
Один из посетителей ужасно удивлен и никак не может прийти в себя. Другой его успокаивает:
— Да бросьте, я его знаю, он всегда так: приходит и ухо­дит, не здороваясь и не прощаясь!

У портного.
— Я собираюсь жениться. Сшейте мне красивый кос­тюм, чтобы люди надо мной не смеялись.
— Не бойтесь, — отвечает портной, — над моей работой еще никто не смеялся. Все плакали!

В цирке выступает лилипут. Кон, взволнованно:
— Ицик, посмотри, какой он маленький!
— Подумаешь, — говорит Ицик, — я видел карликов и повыше!

На вокзале какой-то человек бродит взад-вперед, а из его рукавов не выглядывают руки. Женщина жалостливо спрашивает:
— Бедняжка, это у вас от войны?
— Нет, от еврея-старьевщика.

—  Свидетель, — говорит судья, — я должен вас преду­предить, что в своих показаниях вы должны сообщать толь­ко то, что видели своими глазами, а не то, что слышали от других. Для начала я должен задать вам несколько вопро­сов. Когда вы родились?
— Но, господин судья, это я тоже знаю только по чужим рассказам.

Судья — пожилой свидетельнице:
— Возраст?
Свидетельница, кокетливо:
— Мне дают сорок лет.
— Тогда берите — это же мецие (счастливый случай)

—  Кто вы по профессии?
— Я работник искусств.
— И что это за искусство?
— Я делаю дождевые зонтики.
— Какое же это искусство?
— Да? Ну-ка сделайте сами зонтик!

Шмуль приходит к адвокату:
—  Я хочу подать жалобу на Янкеля. Он обозвал меня носорогом.
— И где это произошло?
— В кафе.
— Когда?
— В прошлом году.
— И вы пришли с этим только сейчас?
—  Ну да. Вчера я был в зоопарке и впервые увидел но­сорога.


Как скачать?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *