Лучшие еврейские анекдоты. О раввинах. Часть 2

— Рабби, вы прочли мою книгу об Иеремии?
—  Конечно. Жаль, что Иеремия умер. Какой горький плач исторгся бы у него, если бы он прочитал вашу книгу!

Один автор написал комментарии к Второзаконию и озаглавил их «Руки Моисеевы». Свой труд он представил на отзыв известному раввину; тот ответил так:
— Лучше бы вы дали вашей книге название «Лик Мои­сеев»…
—  Таким возвышенным показался вам ход моих мыс­лей?
—  … ибо написано о лике Моисеевом, что никто не мог смотреть на него.

Раввин пишет рекомендацию к рукописи, которую ему представили, на самом верху листа. Подпись же свою ста­вит в самом низу.
Середина листа остается пустой.
— Что это значит, рабби? — спрашивает автор.
— Я чту закон. А в Торе сказано: «Удаляйся от лжи».

Раввин — автору:
— Какая жалость, что вы не жили во времена великого Маймонида (XII — XIII вв.).
— Вы считаете, мою книгу можно поставить рядом с его трудами?
— Что за чепуха! Просто в таком случае вы докучали бы ему, а не мне!

Гаон — таков был титул ведущих религиозных мыслителей в самые ранние постталмудические времена. В Новое время «гаон» стало почетной, но ни к чему не обязывающей фор­мой обращения к особо уважаемым раввинам.

Некий автор, полный невежда, написал комментарии к Раши (знаменитый средневековый толкователь Библии). Ему очень хотелось получить рекомендации одного высо­коученого раввина, он принес ему отзывы каких-то неизве­стных раввинов, которые величали этого автора не иначе как «гаон». Раввин так выразил свое мнение о рукописи:
— Мои коллеги были правы, называя вас гаоном…
— Я счастлив слышать это от вас!
— Дайте мне договорить! Я хочу сказать: самые древние гаоним (мн. число слова «гаон») тоже не знали Раши. (Име­ется в виду: они жили до Раши.)

Раввин:
— Из вашей книги я почерпнул нечто очень ценное.
— Это для меня большой комплимент!
— Да… Прежде я и понятия не имел, что в Ковно есть типография.

Благочестивым евреям нельзя ронять Библию, небрежно с ней обращаться, тем более уничтожать. Экземпляры, ставшие непригодными для пользования, хранятся в подсоб­ных помещениях синагог.
Раввин:
— Написав свои новые комментарии к Библии, вы на­шли великолепное решение…
— Я счастлив слышать это, рабби!
—Да, это была гениальная мысль: писать комментарии на полях Библии. Теперь никто не сможет их разорвать или швырнуть вам в голову!

Раввин — автору:
— Почему вы взялись писать именно о Соломоне, а не об Иове?
Автор, польщенный:
— Вы считаете, мне был бы по силам анализ философ­ского содержания книги Иова?
— Нет. Но царь Соломон был человек избалованный. Кто знает, может быть, он и не вынес бы ваших коммента­риев… А Иов, тот столько горя в жизни хлебнул!

— Твой труд — настоящее чудо, — говорит раввин ав­тору.
— О рабби, благодарю вас!
— До сих пор я знал, что бумагу делают из отбросов. Ты же сделал отбросы из хорошей бумаги!

Автор приносит раввину свой труд и спрашивает, на кого у них в местечке можно рассчитывать как на возмож­ных покупателей книги. Раввин долго размышляет, потом говорит:
— На Натана Штейнберга.
Автор идет по указанному адресу — и находит там от­чаянного грубияна, который, услышав о книге, принимает­ся громко ругаться:
— С ума он, что ли, сошел, этот рабби? Он же знает, что я вообще на иврите не читаю!
Автор возвращается и просит объяснить ему, в чем дело.
— Ну да, — говорит раввин смущенно. — Но ведь то, что вы тут написали, принадлежит не вам, а Штейнберг — единственный у нас в городе скупщик краденого.

Существует очень много комментариев к Агаде, которую читают вслух на Пейсах.
Автор просит у раввина рекомендацию к дополнитель­ным комментариям, которые он написал.
— Разве к Агаде недостаточно комментариев? — спра­шивает раввин.
— Нет, рабби. Потому что из всех комментариев, кото­рые уже существуют, я не могу себе приготовить еды на Пейсах. (В пасхальную неделю у евреев принято готовить специальные праздничные блюда.)

От литовских раввинов, миснагедов, ожидали учености, приобретенной за долгие годы учебы. Желая похвалить та­кого раввина, евреи называли его «ламдан» (ученый). Хасид­ские же раввины выделялись не столько знаниями, сколько набожностью.
Молодой человек из Ковно претендует на место равви­на в Германии; немецкая община просит у ковенского рав­вина дать о нем отзыв.
— Он — единственный в своем роде, — отвечает рав­вин. — Он сразу и хасид, и ламдан.
Молодой человек получает место — и оказывается ни на что не годным.
—Как вы могли его нам рекомендовать? — упрекает не­мецкая община ковенского раввина.
— Я сказал вам чистую правду, — отвечает тот. — Мо­лодой человек учиться не хочет — точно как хасид. И не на­божен — точно как ламдан!

Немецкая община просит одного польского раввина дать отзыв о молодом кандидате в раввины и получает от­вет: «Он — Моше (пророк Моисей), ибн-Габироль (средне­вековый еврейский философ в Испании) и Герцль (сионист­ский лидер) одновременно».
Молодой человек получает место — и оказывается ни на что не пригодным. На упреки пострадавшей общины рав­вин отвечает: «А вы просили меня разъяснить мою реко­мендацию? Я имел в виду: он косноязычен, как Моше, не знает немецкого, как ибн-Габироль, и ничего не смыслит в иврите, как Герцль».

— Берл, ты знаешь, в чем разница между старомодным ребе и новомодным раввином-реформатором?
— Ну, скажи!
— Старый ребе курит трубку, новомодный — сигарету. Для трубки требуется голова, для сигареты — только мунд­штук.

При встрече Рош а-Шона, Нового года, принято есть фрук­ты, которых в минувшем году вы еще не ели. И при этом произносить благодарственную молитву, предназначенную именно для такого случая. В молитве есть слова: «ш’эхиану л’зман хазе» («…что Ты дал нам дожить до этого дня…»). Поэтому хорошие знакомые на Новый год посылают друг другу овощи и фрукты, называя их попросту «ш’эхиану».
В день Рош а-Шона ортодоксальный еврей, который невысокого мнения о новом либеральном раввине, шепчет своему соседу в синагоге:
— Знаешь, что я послал нашему раввину домой вместо «ш’эхиану»? Жареного поросенка!
Сосед:
— Чепуха! Для нашего раввина это давно уже не ш’эхиану!

Ортодоксальный раввин проходит мимо синагоги «просвещенного» еврея-реформатора. Над входом – два льва, которые держат в лапах скрижаль законов.
Раввин бросает взгляд на львов и говорит своему спут­нику:
— Они здесь – единственные, для кого десять запове­дей обладают еще каким-то весом.

Об одном раввине-реформаторе из Познани, который свои скудные познания в иудаистике сочетал с сильным ев­рейским акцентом, его коллега сказал:
— Единственное, что у него еще есть от еврейства, – это его немецкий язык.

Ортодоксальный еврей встречает на вокзале своего очень либерального раввина. Тот ест бутерброд с ветчиной.
Раввин сконфужен:
— Вы, наверное, удивлены, что я ем ветчину?
— Ни капельки, — отвечает еврей. – Чем я удивлен, так это тем, что вы у нас раввин!

Еврей приходит в соседнюю общину к раввину-рефор­матору:
— Рабби, у меня возник конфликт с Богом.
— А почему вы не пошли к своему раввину?
— Он человек богобоязненный и не сможет судить объ­ективно.

— Шлойме, знаешь, в чем разница между рабби-чудотворцем и просвещенным раввином-реформатором?
— Ну, в чем?
— Вот в чем. К рабби приходит женщина, он обещает ей, что она родит ребенка, а она не рожает. Просвещенный рав­вин сам идет к женщине, обещает ей, что она не родит, а она — рожает!

Раввин из Чикаго — страстный игрок в гольф. Всю не­делю небо закрыто плотными тучами; в шабес наконец вы­глядывает солнце. Ранним утром раввин стоит на пустын­ном поле для гольфа; спортивная страсть пересиливает благочестие, и раввин берет в руки клюшку…
Его отец смотрит с небес и говорит всемилостивому Богу:
—Ты видишь, Боже, чем там, внизу, занимается мой сын?
Всемилостивый Бог отвечает:
— Я его покараю!
Раввин устанавливает мяч, делает мощный замах и бьет… Мяч, пролетев двести пятьдесят метров, попадает точно в лунку!
Отец раввина говорит обиженно:
— И это Ты называешь карой?
Всемилостивый Бог:
— А кто ему поверит?

Кон купил себе новое авто: «мазератти» цвета слоновой кости, красная обивка, скорость двести километров в час. Сара настойчиво просит его: пускай ребе произнесет над машиной брохе (благословение). Кон отправляется к орто­доксальному старомодному ребе:
— Ребе, я купил себе дорогой «мазератти». Прошу тебя, произнеси над ним брохе!
— «Мазератти?» А что это такое?
— О, это такой классный автомобиль с восемью цилин­драми.
—Ты что, совсем мешуге? Зачем машине восемь голов­ных уборов? С такой дьявольской игрушкой я не хочу иметь дела!
Кон рассказывает Саре о своей неудаче. Сара посылает его к молодому, «просвещенному» раввину-реформатору.
— Господин раввин, я купил себе «мазератти»…
— Что вы говорите? Неужто новую модель: цвета сло­новой кости, красная обивка, скорость двести километров в час? Можно мне как-нибудь с вами покататься?
— Конечно, господин раввин. Но сначала вы должны произнести над машиной брохе.
— Брохе? А что это такое?

Ицик размышляет: «Когда у меня в семье делается обре­зание, я, по случаю праздника, посылаю раввину деньги. Ког­да я веду дочь под хупу (венчальный балдахин), я, по случаю праздника, посылаю раввину деньги. Когда раввин ведет свою дочь под хупу, я ему посылаю деньги… Когда я, чтобы поправить свое здоровье, собираюсь ехать на курорт, сначала я посылаю раввину в подарок деньги… Если раввин собира­ется ехать на воды, я ему посылаю в подарок деньги…»

К раввину является богатый, но невоспитанный и гру­бый еврей. Раввин вежливо благодарит его за внимание.
—При чем тут внимание? — отвечает гость. – Просто я собирался навестить тут, поблизости, одного польского по­мещика, а ваш дом был по дороге, вот я и заехал.
Прощаясь, раввин провожает гостя за порог дома.
— Много чести для меня, — говорит гость.
— При чем тут честь? — отвечает раввин. — Просто я вы­шел вместе с вами: мне нужно во двор по нужде.

Шлойме надо поговорить с раввином.
Слуга:
— Раввин купается.
Шлойме приходит после обеда, завтра, послезавтра, – результат тот же. Шлойме теряет терпение:
— Сколько я ни хожу, раввин все время купается. Как такое может быть?
— Очень просто, — отвечает слуга. — Раввин на водах.

Очень ортодоксальный раввин в России должен произ­нести надгробную речь над ассимилировавшимся евреем, который из Гедалии (имя, употребляемое только у евреев) стал Гришей (имя «Григорий» христианское). Раввину ас­симиляция была не по душе, и говорил он плохо.
— Вы не должны на меня за это сердиться, — сказал он разочарованной публике. — Я к «Гришам» не привык. Но если будет на то воля Божия, многие из вас умрут, и посте­пенно я буду делать это все лучше.

Ребе неподвижно сидит, устремив взгляд куда-то вдаль. Мальчишки спрашивают друг друга: «Что это с ним?» Один шепчет другому:
— Ш-ш-ш, рабби размышляет (имея в виду: над какими-нибудь талмудическими вопросами).
Наконец, набравшись храбрости, к раввину обращают­ся с почтительным вопросом: над чем именно он размыш­ляет?
Раввин, в ответ, очень торжественно:
— Вот над чем: если бы взять все деревья, которые есть на свете, и сделать из них одно большое дерево; если бы взять всю воду, которая есть на свете, и сделать из нее один большой пруд; если бы взять все топоры, которые есть на свете, и сделать из них один топор; и если бы срубить дере­во, которое сделано из всех деревьев, топором, который сде­лан из всех топоров, и срубить так, чтобы дерево упало в пруд, который состоит из всех вод, — ой, вот был бы плюх!

Восьмидесятилетний Шмерл женился на молоденькой. И — о чудо! — она родила ребенка!
В глубокой задумчивости он идет к ребе: как это могло случиться?
Ребе:
— Я сейчас тебе объясню. Представь: в африканской пу­стыне гуляет человек с зонтиком. Вдруг появляется лев!
Быстро сообразив что к чему, человек направляет сложен­ный зонтик на льва и говорит: «Бах!» И смотрите: лев па­дает на землю мертвый.
— Как же это могло произойти?
— За спиной гуляющего человека стоял охотник с ру­жьем: он в тот момент и выстрелил!

— Ребе, мы строим новую баню и не знаем, что делать с досками для пола: строгать или не строгать? Если стро­гать, то женщины, не дай Бог, могут поскользнуться на гладкой доске, а если не строгать, то можно посадить зано­зу. Как быть?
Ребе после раздумья:
— Вот, что, евреи: доски построгайте, но положите стро­ганой стороной вниз!

Рассказывает хасид:
— Наш ребе подошел к реке — нигде ни моста, ни лод­ки, ни брода! Тогда ребе вытащил из кармана платок, бро­сил его в воду, встал на него — и перешел через реку на эту сторону.
— Чепуха! Такого не может быть!
— Посмотри: вот же он!

— Наш ребе поскользнулся у реки и упал в глубокую воду. Плавать он не умеет. К счастью, в кармане у него ока­зались две селедки. Он достал их, они были еще живые, он крепко за них уцепился, и они вытащили его на берег!
Один из слушателей:
— Я этому не верю!
Хасид:
— Посмотрите сами: ребе все еще жив!

Хасид — миснагеду:
— Как ты можешь смеяться над ребе, который каждую пятницу по вечерам беседует с Богом?
— Откуда ты это знаешь?
— Он сам мне рассказывал.
— Может, он лгал?
— Что ты болтаешь? Будет тебе Бог разговаривать с вруном!

— Наш ребе постится от шабеса до шабеса.
— Врешь! Я сам видел, как в какой-то день недели он ел.
— Он это делает только из скромности, чтобы никто не знал, что он постится.

Хасид:
— Наш ребе молится день и ночь. Спит он всего один час.
Миснагед:
— Как же он это выдерживает так долго?
— Просто за этот час он спит больше, чем целую ночь!

Хасид рассказывает:
— Мы сидели у нашего ребе. Вдруг он простер руки и закричал нечеловеческим голосом: «Я что-то вижу! Я ви­жу, в Бердичеве пожар!»
— И что, в Бердичеве в самом деле был пожар?
— Нет, в тот день в Бердичеве ничего не горело. Но как вам этот взгляд (в смысле: взгляд ясновидящего)!

Подростки, стараясь перещеголять друг друга, расска­зывают о чудесных деяниях их ребе.
— Однажды в пятницу, ближе к вечеру, — говорит один, — у нас дома нечего было есть. Я попробовал поймать хотя бы одну рыбину — все напрасно. Тогда я, отчаявшись, пошел к ребе, и он пообещал мне удачу. Я вернулся к реке. И что вы думаете? Я поймал одну рыбину, десять рыбин, сто рыбин…
— Это пустяки, — перебивает его второй. — Однажды я хотел произнести благословение по случаю новолуния, но небо затянули тучи, луны не было видно. В дело вмешался ребе — и появилась одна луна, десять лун, сто лун…
— Ты что, совсем мешуге? Больше одной луны на небе не бывает!
— Уступи мне с рыбами, и я уступлю тебе с лунами.

Хасид:
— Как-то раз, совсем неожиданно, к нашему ребе при­шло много гостей. А дома у него было всего две маленькие рыбешки. Тут ребе хлопнул в ладоши, и, пока его жена не­сла рыб из духовки, их стало три, четыре, пять… короче, двенадцать рыб!
Миснагед:
—Да, я знаю, ребе способны творить чудеса. Я тоже был свидетелем чего-то подобного. Однажды мы с нашим рав­вином играли в карты. У меня было четыре дамы, и я уже уверен был, что выиграл… И все-таки я проиграл: у него оказалось пять королей.
— Чушь! Не бывает в колоде больше четырех королей!
—Давай ты уступишь мне с рыбами, а я уступлю тебе с королями.

Рассказывает миснагед:
— Однажды я был свидетелем настоящего чуда. Прихо­дит к ребе человек на костылях и просит об исцелении. Ребе углубился в молитву, потом громким голосом сказал: «Пусть он отбросит правый костыль! Теперь пусть отбро­сит левый!»
Хасиды, возбужденно:
— Ну, и что было дальше?
— А что могло быть? Упал!

Миснагед:
— О чудесах, которые совершают ребе, люди чаще все­го узнают из разговоров. А я расскажу вам то, чему сам был свидетелем. Мать, рыдая, принесла к ребе мертвое дитя и взмолилась: «Сделай так, чтобы мой ребенок снова был жив!»
Ребе ответил: «Не плачь, я тебе помогу!» И он подошел к телу ребенка и сказал: «Пускай дитя встанет!»
Хасиды, взволнованно:
— И ребенок встал?
— С какой стати? Он же был мертвый!
— Значит, чуда не было?
Миснагед:
— Чуда не было, но я при этом присутствовал.

— Ребе, скоро Пейсах, а у меня нет денег на мацу.
— Пусть тебя это не беспокоит, — говорит ребе, — к Пейсаху маца у тебя непременно будет!
Еврей, успокоенный, идет домой. Пейсах все ближе, а насчет мацы никаких сдвигов. Тогда несчастный продает последний предмет домашней утвари, без которого можно обойтись, и покупает мацу.
Когда он рассказывает об этом ребе, тот говорит доволь­но:
— Вот видишь, я же сказал, что маца у тебя будет!

Засуха. Люди в совершенном отчаянии. Они идут к ребе: пускай помолится о дожде. Ребе молится — и в самом деле, начинается дождь.
Но проходит время, а дождь никак не хочет прекра­щаться. Люди снова в отчаянии и снова приходят к ребе: пускай помолится о засухе!
Ребе молится. Все напрасно!
— Вы же должны понять, — говорит служка ребе разо­чарованным евреям, — ребе еще очень молод. Вызывать дождь — это он уже умеет. А как его остановить, он пока не научился.

Рабби Дов-Бер из Межирича был преемником и последова­телем Баал-Шем-Това, основателя хасидизма.
Как-то раз заглядывает миснагед в окно рабби Дов-Бера и видит: тот сидит за столом и поет, а хасиды танцуют вокруг него.
— Смотри-ка, — говорит удивленно миснагед, — обыч­но цыгане поют, а медведь («бер» на идише — медведь) тан­цует. А здесь — наоборот.

— Если бы жена у тебя была немой и вдруг заговори­ла, поверил бы ты в чудо?
— Нет. Вот если бы моя жена вдруг стала немой, тогда да!

— Ребе, можно ли разговаривать с мертвыми?
— Можно. Только они отвечать не будут.

Хасид:
—Я хочу рассказать вам, какое чудо сотворил наш ребе. Мы ехали на крестьянской телеге, и вдруг начался пролив­ной дождь. Люди вымокли и стали роптать. Тогда ребе про­стер руки, и — что я вам скажу! Дождь лил слева от теле­ги, лил справа от телеги, а в середине, где катилась телега, было совсем сухо!
Миснагед:
— Это еще пустяк по сравнению с чудом, которое сотво­рил наш ребе. Мы вместе сидели в вагоне. Поезд стоял: за­валило снегом. Была пятница, дело шло к вечеру. Наконец поезд двинулся. Тем временем наступил вечер (шабес начи­нается в пятницу вечером, и в шабес нельзя ездить на транспорте), и евреи в поезде стали плакать и жаловаться…
Тут ребе простер руки, произнес молитву — и что я вам скажу! Слева был шабес, справа был шабес, а в середине ехал наш поезд!
Это умышленное абсурдное сближение двух измерений: про­странственного и временного — даже знатоками хасидской литературы, как это ни странно, часто воспринимается неправильно: так, словно историю эту рассказывает какой-нибудь правоверный хасид, а вовсе не противник хасидизма, стремящийся высмеять его.

Ребе-чудотворец целыми днями давал посетителям со­веты, предсказывал судьбу — и получал за это деньги.
Слуга ребе смотрел на него с восхищением.
— Ну как? — спросил его ребе. — Ты бы мог делать это, как я?
— Кое-что — да, — подумав, сказал слуга. — Раздавать людям советы и предсказывать все, что в голову взбредет, хитрость невелика, это я вполне смог бы… А вот с серьез­ным лицом брать за это деньги — думаю, тут я бы не спра­вился.

Рассказывает миснагед:
— Иногда ваши ребе совершают просто фантастические чудеса совершают. Я сам был очевидцем одного такого чу­да. Приехал в город ребе со своим служкой и захотел снять номер в гостинице. А мест уже нет. Перед этим какой-то пьяный помещик занял последние два номера.
— Выгони помещика! — велел ребе хозяину гостиницы. Тот, однако, не решился это сделать. Тогда ребе сам пошел к помещику. Тот хотел его ударить, даже занес кулак — но ребе прошептал какое-то заклинание, и помещик так и не смог опустить руку! Он заплакал, ребе простил его, и — что вы думаете? — теперь помещик с готовностью уступил ребе один из номеров.
После этого, за едой, ребе вдруг воскликнул:
— На помощь, люди! На опушке леса сидит еврей, он подавился костью!
Люди бросились туда: и в самом деле, там сидел еврей и давился костью…
Ну, вы можете представить, как щедро потекли в кар­ман ребе пожертвования!
А на другой день случилось еще одно чудо: пришла по­лиция и арестовала ребе, служку, еврея, который подавил­ся костью, и пьяного помещика. Теперь все они сидят под одной крышей.

В бедных местечках Восточной Европы, где много до­мишек с соломенной кровлей, летом то и дело случаются пожары. Вот почему Мешулем из Пичелева поехал к ребе-чудотворцу в Кисловиц: не даст ли тот ему какое- нибудь надежное средство от пожара? И в самом деле, ребе дал Мешулему два амулета: один принадлежал еще его деду, который тоже был чудотворцем, а второй — ему самому.
Мешулем, счастливый, едет домой. Но спустя несколь­ко дней крестьянин, который колол у него дрова, по не­брежности бросил в кучу соломы горящую спичку. Дом и сарай вспыхнули в одно мгновение. Жена Мешулема пла­чет, убивается.
— Не плачь! — утешает ее Мешулем. — Ты же видишь, это настоящее чудо! Как говорится: если Бог захочет, даже метла может выстрелить. Если Богу было угодно, чтобы мышь была больше двух львов, то и спичка пьяного гоя мо­жет быть сильнее, чем два священных талисмана.

Люблинский гаон (почетный титул) реб Добриш Ашкенази был известен как противник всяческих суеверий, к которым он относил веру в амулеты, талисманы, заговоры и прочее.
Однажды к нему пришли близкие одного тяжелоболь­ного и стали просить его написать заклинание. Умоляли так долго, что он в конце концов согласился. И написал на клочке бумаги: П.Я.Л.Д.
Ученики, узнав об этом, долго ломали голову, пытаясь разгадать смысл букв. В конце концов он засмеялся и объ­яснил:
— Это просто первые буквы пословицы «Паси яамин лехол давар» («Дурак всему верит»),

— Однажды, — рассказывает хасид, — наш ребе со сво­ими учениками шел по улице. Вдруг хлынул дождь. Ребе, погруженный в свои мысли, шагал дальше. Ученики шли за ним. Никто не осмеливался ему мешать. А дождь все усиливался. Тут один из учеников робко потянул его за ру­кав. Ребе даже не заметил этого. Дождь превратился в ли­вень. Другой хасид опять потянул ребе за рукав. Но ребе шел дальше…
— Ну и чем кончилось дело?
— Вы еще спрашиваете? Ой, они так вымокли!

— Настоящие ребе-чудотворцы, — сказал один высо­коученый раввин из Восточной Европы, — есть только на Западе. Чудо состоит в том, кого там избирают равви­нами!

Хасид — гостю из Западной Европы:
— Ты уже слыхал о чудесах, которые творит наш ребе?
— А у нас, — отвечает гость, — раввин — реформатор. Для вас чудо, если Бог услышит требования вашего ребе. Для нас куда большее чудо, если раввин услышит требова­ния Бога.


Как скачать?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *