Лучшие еврейские анекдоты. В армии. Часть 2

Рота солдат купается в реке. Янкель смотрит на них и не может оторваться.
— Ты чего глаза пялишь? — спрашивает Элиас. — Ни­когда голых парней не видел?
— Смотри, — восхищенно говорит Янкель, — сто чело­век, по меньшей мере, и ни у одного нет подштанников!

Фельдфебель:
—Почему солдату нельзя с горящей сигаретой идти че­рез казарменный двор?
Новобранец Фельдман:
— Ой, как вы правы, герр фельдфебель: почему нельзя?

Лейтенант проводит с солдатами занятия по теоретиче­ской подготовке. На следующий день он проводит опрос:
—  Новобранец Кац, почему солдат должен всегда быть готов отдать жизнь за кайзера и за родину?
— Да, в самом деле, господин лейтенант, почему?

Перед боем приходит в часть офицер и торжественно говорит:
— Воины! Сейчас начнется битва: армия против армии, солдат против солдата!
Пехотинец Рубин:
— Вы, случайно, не можете показать мне моего солдата? Может, я с ним договорюсь по-хорошему.

Рота готова к атаке. Звучит сигнал, все устремляются вперед. Один только Леви бежит назад.
Его перехватывает капитан:
— Неприятель — там, впереди!
Леви:
— Но должен же я сделать разбег?

Солдат возвращается в свой городок инвалидом: у не­го одна нога. Женщины, плача, утешают его.
Тут подходит энергичный старый еврей, расталкивает женщин и говорит:
— Не слушайте глупых баб! Поверьте лучше мне: вы так и останетесь калекой на всю жизнь!

Генерал приходит к ребе и просит совета: как ему вы­играть войну?
— Есть две возможности: хитрость и чудо, – говорит ребе.
— А вы на что предпочли бы надеяться?
— На чудо.
— Может, лучше положиться на хитрость?
— Если вы победите с помощью хитрости, разве это бу­дет не чудо?

Офицер и еврей едут в одном купе и задают друг дру­гу загадки. Офицер:
— Что это такое: первый бежит, второй бежит, а вмес­те — одно из сражений Семилетней войны?
Еврей не может отгадать, и офицер сам дает ответ:
— Очень просто: Росбах (по-немецки Ros — конь, Bach — ручей; сражение при Росбахе произошло в 1757 г.)!
Очередь за евреем. Он долго думает, потом говорит:
— Что это такое: первый бегает, второй бегает, третий пока не бегает?
Офицер ничего не может придумать.
—Очень просто, — объясняет еврей, — это трое детишек моего свояка Элиаса!

Двое пассажиров в купе представляются друг другу:
— Фон Бредов, лейтенант запаса.
— Лилиенталь, пожизненно негоден.

В купе сидят друг против друга офицер и еврей. Офи­цер вдруг замечает на себе блоху. Он подозревает, что она перескочила к нему от соседа, и щелчком отправляет ее к еврею, приговаривая: «Дезертир!»
Еврей щелчком отправляет ее обратно со словами:
— Возвращайся в свою армию!

Морицл бегает по комнате, надев бумажный шлем и размахивая картонной шпагой. Мать, с гордостью глядя на него, говорит мужу:
— Мне кажется, Морицл станет военным!
— Почему бы и нет? Наполеон тоже оставил неплохое состояние!

Новобранец Залмансон жалуется командиру отделе­ния: у него из тумбочки украли кусок сала. Командир вы­страивает отделение и спрашивает:
— Кто из вас украл у еврея сало? — И тут хлопает себя по лбу: — Но послушайте, евреи же не едят сало!
— Оно у меня не для еды, герр унтер-офицер. Оно у ме­ня на те случаи, когда мы делаем марш-бросок и я мозоли натираю. Я тогда смазываю эти места салом.
Тут выходит вперед дневальный и докладывает:
— Герр унтер-офицер, рядового Майера рвет!

В отличие от германских евреев, евреи Восточной Европы относились к битвам народов скептически и рады были, ес­ли им удавалось остаться в стороне.
Первая мировая война. Немецкий солдат-пехотинец стучится во врата Царства Небесного. К его удивлению, от­крывает ему еврей.
— Ты кто такой? — спрашивает солдат.
— А как ты думаешь? Я Моисей!
— Вот как? Мне бы к Всевышнему.
— Ничего не выйдет.
— Почему же?
— Всевышний служит главнокомандующим.
— Тогда к Господу нашему Иисусу Христу.
— Исключено!
— Это почему еще?
—   Командует взводом, сидит в окопах на Западном фронте.
— Ладно, тогда к святому Петру.
— В ополчении, стоит на карауле в Магдебурге.
— А как же ты, Моисей?
— Мне на фронт нельзя, у меня бронь.

В конце XIX века Шмуль и Милан вместе служили в одной венской фирме, потом много лет не виделись и, нако­нец, встретились в родном городке как Шмуль Фейгенвурц из Перемышля, Оптовая торговля углем, и Милан Кац, Тор­говля спиртным оптом и в розницу.
— Вижу, дела у тебя идут блестяще, — сказал Шмуль. — Я слышал, твой сын Генрих стал лейтенантом! В тылу! Те­бе, должно быть, пришлось раскошелиться, чтобы он полу­чил это звание?
— Чистый ты мешуге! — ответил Милан. — Я, отец лей­тенанта королевских баварских войск, — и раскошелиться! За кого ты меня принимаешь? Я что тебе, галичанин? Это мне совсем ничего не стоило, я всего-то написал две от­крытки — и он стал лейтенантом!
— Брось! Лучше сознайся: сколько?
— Ладно, Шмуль, я тебе все расскажу. Потому что, во- первых, у тебя нет детей, а во-вторых, ты австриец. Слушай сюда: Генрих стал унтер-офицером, и тогда я написал пер­вую открытку: «Поздравляю с унтер-офицерским званием! Уверен, тебе пришлось очень постараться, чтобы его до­стичь. В знак моей благодарности и моей радости посылаю в вашу столовую для унтер-офицерского состава десять бутылок вина и десять бутылок коньяка. Удвой свои стара­ния! Если станешь вице-вахмистром, я удвою свою посыл­ку. Привет. Твой отец». После этого он стал вице-вахмист­ром и кандидатом в офицеры. Тогда я написал вторую открытку: «Поздравляю с очередным званием! Ты в самом деле хорошо постарался. Ящик с двадцатью бутылками ви­на и двадцатью коньяка для твоих товарищей уходит сего­дня. Я свое слово держу. И если ты снова удвоишь свои усилия, я тоже отзовусь двойной посылкой для твоих но­вых товарищей по офицерскому казино плюс двадцатью бутылками шампанского специально для празднования. Привет. Твой отец». Что тебе сказать, Шмуль? Через три месяца он стал лейтенантом.
—  Но ведь раскошелиться тебе все-таки пришлось. Ес­ли посчитать: десять плюс двадцать плюс сорок…
—  Ты, может, что-то понимаешь в торговле углем, но в торговле спиртным совсем не разбираешься… Столовая ча­сти уже трижды заказывала у меня вино, а офицерское ка­зино получает на этой неделе вторую партию спиртного…

В добрые старые времена, когда в почете была кавале­рия, считалось очень важным, чтобы лошадь стояла «под выстрелом», то есть не пугалась, не вставала на дыбы и не уносилась прочь…
Родовитый офицер за большие деньги купил у торгов­ца Блюменталя прекрасную верховую лошадь; купил с ус­ловием, что та будет «стоять под выстрелом». Однако при первом же выстреле лошадь понесла и самым позорным об­разом сбросила всадника. Офицер предъявил еврею иск.
—  Господин судья, — сказал Блюменталь на суде, — вы несправедливы ко мне. Герр офицер получил у меня эту прекрасную лошадь, которая стоит под выстрелом. А что она делает после выстрела, об этом речи не было!

Два еврея в годы Первой мировой войны были армей­скими поставщиками. Шлоймо жалуется своему конкурен­ту Мойше:
—Я продал армии партию противогазов — только Бог да я знали, что они пропускают газ! И что, по-твоему, приду­мал военный министр? Заставил меня надеть один из моих противогазов и засунул меня в газовую камеру – он, видите ли, решил проверить качество противогаза. Я уже прочитал заупокойную молитву – но ты представляешь: со мной ни­чего не случилось! Мойше, это было настоящее чудо!
— Это не было чудо, — отвечает Мойше. – Ведь газ-то поставлял я!

Первая мировая война. В купе первого класса встреча­ются два еврея. Выясняется, что оба они – генеральные по­ставщики: один поставляет пушки, второй — боеприпасы.
Один спрашивает другого:
— Как ты думаешь, что раньше взорвется: мои пушки или твои снаряды?

Местечко, 1919 год.
– Почему вы с меня берете за фунт свечей на два гро­ша больше?
– После войны все стало дороже.
– Вы мне хотите сказать, что вы при свечах воевали?

1942 год. Рота евреев отбывает трудовую повинность в Южной Венгрии. Один из евреев подходит к пожилому фельдфебелю-венгру, который в гражданской жизни был каменщиком, и обращается к нему с просьбой:
–   Позвольте сегодня Айзиковичу не рыть окопы. У не­го angina pectoris (стенокардия по-латыни).
– Ну и что? — отвечает фельдфебель. — Вон у Штейнфельда аж Signum Laudis (Почетный знак, награда времен Первой мировой войны), а он ничего, роет.

Незадолго до революции. Еврей стоит перед судом: его обвиняют в том, что он назвал царя ослом.
—  Но я же говорил о немецком кайзере! — оправдыва­ется еврей.
—  Ну уж нет, — говорит судья, — меня не проведешь. Если уж ты назвал кого-то ослом, то мог иметь в виду толь­ко нашего Николая.

Бывало, что границы черты оседлости внезапно сужались, и евреев выселяли с насиженных мест.
Евреи получают приказ покинуть город, оставив все предметы культа на месте. Происходит это незадолго до на­ступления Рош а-Шона, Нового года, когда принято тру­бить в шофар, бараний рог.
— Шофар я возьму с собой, — заявляет ребе.
— Но вас же отправят в Сибирь!
— Ничего не бойтесь, — успокаивает евреев ребе.
Ребе сидит в вагоне, рядом с ним, ничем не прикрытый, лежит шофар.
—  Предметы культа при вас есть? — спрашивают его солдаты на границе.
Ребе молчит.
— Везете с собой предметы культа?! — кричит офицер.
Ребе молчит.
—  Отвечай немедленно! — орет офицер вне себя от ярости.
Тут ребе, подняв шофар к уху, спрашивает:
— Вы что-то сказали? Я, к сожалению, глухой.

Медицинская комиссия. Шмулю удается убедить воен­ного врача в том, что он почти совершенно ослеп. Получив освобождение от воинской службы, Шмуль прямиком на­правляется в кино. Какой же ужас охватывает его, когда он видит рядом с собой того самого врача! Но он быстро бе­рет себя в руки и обращается к врачу с вопросом:
— Девушка, я правильно сел в автобус — мы едем в Рехавию?

Гольдберг приезжает в Израиль и идет добровольцем в армию. Его направляют в авиацию. Едва он немного привык к самолету, как ему приказывают прыгать с пара­шютом. Он произносит «видуй» (покаяние в грехах перед смертью) — и прыгает. Потом прибегает к офицеру и до­кладывает:
— Запишите, что я прыгал два раза.
— Гольдберг, но вы же прыгнули только один раз!
— Нет два. В первый раз и в последний.

Солдат Гершель Мандельбаум, проходя мимо старше­го офицера, не отдает тому честь.
— Почему вы меня не поприветствовали?
— Вы ждали от кого-то привета?
— Вы что — не видели, какие звезды у меня на плечах?
— А разве я астроном?
— Вы знаете, что вам за это будет?
— А разве я пророк?

Майор идет по улице, а новобранец Мойше, которого майор знает по гражданке, хочет пройти мимо, его не по­приветствовав.
Майор, в некотором замешательстве:
— Мойше, разве мы с тобой поссорились?

Заседание Совета министров в Иерусалиме. Министр финансов докладывает об ужасном платежном балансе. Министр торговли предлагает:
— Давайте объявим войну Соединенным Штатам. Мы пошлем нашу канонерку к Нью-Йорку и обстреляем город.
— Но тогда, — возражает министр обороны, — сюда при­дет Шестой американский флот и мы проиграем войну.
— А тогда, — продолжает министр торговли, — амери­канцы нас завоюют, мы получим план Маршалла, как нем­цы, и дела у нас пойдут так же хорошо, как в Германии.
— Все это здорово, — говорит министр обороны, — но что будет, если мы, не дай Бог, победим?

Призыв в армию. Кон в чем мать родила стоит перед врачом. Тот командует:
— Повернуться! Наклониться! Годен.
Кон:
— То же самое вы могли бы сказать мне и в лицо.

Маневры в Израиле. На мосту висит плакат, специаль­но для маневров: «Мост взорван».
Капитан на командном пункте видит в подзорную тру­бу, что по мосту, который считается разрушенным, спокой­но марширует пехотный взвод. Взбешенный, он прыгает в джип и мчится туда, чтобы устроить солдатам выволочку. И тут он видит, что те несут транспарант с надписью: «Мы плывем».

В недавно созданной израильской армии идут манев­ры. Солдат Леви видит пробегающего мимо солдата «не­приятеля». Леви наставляет незаряженное ружье на «вра­га» и выкрикивает: «Пиф-паф!» Тот бежит дальше.
Тогда Леви кричит возмущенно:
— Почему ты не падаешь? Я же тебя застрелил!
— Что значит застрелил? — возражает «неприятель». — Я же танк!

Во время маневров командование высылает дозорных, которые очень быстро возвращаются.
— Дайте нам в сопровождение, — просят они, — двух по­лицейских, потому что там темный лес и в нем, наверное, очень опасно.

Другой израильский дозор должен был выяснить, при­годен ли мост для прохода войск. Разведчики возвращают­ся с ошеломляющим известием: мост проходим для артил­лерии и танков, но не для пехоты.
— Это полная бессмыслица! — кричит на них командир.
— Вовсе нет. Там на мосту сидит огромная злющая со­бака.

Приказ по израильской армии: «Запрещается давать офицерам эйцес (советы) во время боя».

Перестрелка на иорданской границе. Старый Мойше идет между израильскими солдатами с двумя глиняными кружками и выкрикивает:
— Свежая вода, двадцать пруто (разменная монета в 1949—1960 гг.) кружка!
Тут в одну из кружек попадает пуля. Мойше кричит:
— Сорок пруто кружка!

Война в Израиле. По израильскому окопу идет лоточ­ник Йойне и выкрикивает:
— Шнурки для ботинок, пуговицы, расчески — все по дешевке!
Тут взрывается граната. Йойне с трудом поднимается и продолжает выкрикивать:
— Йод, лейкопластырь, бинты!

На памятнике Неизвестному солдату в Тель-Авиве вы­сечено: «Здесь покоится неизвестный солдат Давид Робичек, кормовое зерно оптом и в розницу».
Изумленный иностранец спрашивает местного жителя, как это может быть.
— А что такого? — отвечает тот. — Как коммерсанта его знали все, но как солдат он был совершенно неизвестен.

Иностранный офицер в больших чинах наносит визит в израильскую танковую часть. Он просит Кона, водителя танка, объяснить, как переключаются передачи. Кон вклю­чает передачу и поясняет:
— Это первая задняя передача.
—  То есть как это — первая задняя? — переспрашивает офицер.
— Ну, если противник стреляет. А вот это — вторая зад­няя передача.
— Да, но зачем…
— Если противник энергично наступает. А это — третья задняя передача…
— Еще и третья?
—  Конечно, если противник лупит из всех калибров. А вот это — передний ход.
— Но, дорогой Кон, зачем вам еще и передняя передача?
— Видите ли, противник может иногда атаковать и сзади!

Война. Ицика включили в разведгруппу. У вражеской артиллерийской позиции он слышит дистанционные дан­ные: 1000 – 1100 – 1200…
Ицик мчится назад:
— Ура! Война окончена! Они уже продают свои пушки!

Семейство Боргес приехало в Израиль. Их сына при­зывают в армию. Спустя несколько недель госпожа Боргес радостно сообщает мужу:
— Представь себе, наш Сами стал рыцарем в Назарете! Мне сообщили об этом по телефону.
— Какую ерунду ты мелешь! — отвечает супруг. После нескольких звонков в разные инстанции он сообщает же­не: — Ну и здорово же ты ослышалась! По телефону тебе сказали: «Он лежит с триппером в лазарете».

Арабо-израильская война. Под английским мандатом доставать оружие было очень трудно, тем не менее у евре­ев есть пулеметы. Один из них установлен на позиции и на­правлен в сторону арабов. Осталось только выяснить, рабо­тает ли он.
Стрелок хочет уже нажать на гашетку, но напарник нервно хватает его за руку и просит:
— Не полагайся на чудо! Сначала скажи Теилим (псалмы)!
(Эта история показывает, насколько велика у рассеян­ных по миру евреев вера в силу молитвы и неверие в дейст­венность реальности. Для них действенность молитвы — нормальное явление, а нормальное действие реального пред­мета — чудо.)

Два еврея хотят служить в израильском военно-мор­ском флоте. Их направляют на медицинское освидетельст­вование. Врач спрашивает:
— Вы умеете плавать?
Один из евреев оборачивается к другому:
— Ну, что я тебе говорил? Кораблей у них тоже нет!

Еврейский флот. Первый помощник говорит капитану:
— Господин капитан, надвигается шторм, барометр па­дает…
Капитан, встревоженно:
— Что? Падает? Продавать немедленно!

Американский еврей-летчик воюет на стороне Израи­ля против арабов. Ночью его сбивают, и он приземляется на парашюте недалеко от кибуца. Но что будет, если кибуцники в темноте примут его за араба? Ведь иврита он не знает!
И вдруг его озаряет: он бежит к кибуцу и кричит что есть мочи то немногое, что знает: «Гефилте фиш! Гефилте фиш!» («фаршированная рыба» на идише).

Мойше предоставили отпуск, поскольку он утверждал, что у него жена на сносях. Товарищ, провожая его к авто­бусу, спрашивает:
— А когда должно произойти радостное событие?
Мойше:
— Тсс, не так громко! Точно я не знаю, но предполагаю: через девять месяцев после моего возвращения.

Ученый пражский еврей в Израиле попадает на фронт. Ему точно объяснили, как он должен себя вести, если услы­шит что-нибудь подозрительное.
Ночью он стоит на посту и вдруг слышит какой-то шум. Не до конца проснувшись, он вскакивает и кричит:
— Алло, кто говорит? Я доктор Ледерер.

В кибуце недалеко от границы объявлена награда в сто пиастров за каждого пленного араба. Старый Мойше тоже просит винтовку. Ему говорят, что есть мужчины помоло­же, им и положено воевать, но он уходит только после то­го, как получает старое ружье.
Вечером он пригоняет сто пленных арабов и получа­ет десять тысяч пиастров! Мишпоха (родня) не дает ему покоя:
— Что ты будешь делать с такой кучей денег?
— Вам бы только языком болтать, — отвечает Мойше. — И никто не спросит, сколько стоило их всех купить!

Борух притащил от арабов легкий пулемет и получил четырнадцать дней отпуска. Дома все восхищаются его хра­бростью.
— При чем тут храбрость? — удивляется Борух. — Про­сто я встретил одного араба, который тоже хотел в отпуск, и мы поменялись пулеметами…


Как скачать?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *